Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

По­лез­но нам всег­да пом­нить, как мыс­ли­ла бла­жен­ная Фе­о­до­ра, ко­то­рая при про­тив­ном об­ра­ще­нии с ней дру­гих го­во­ри­ла се­бе са­мой: „Ты не­дос­той­на люб­ви ближ­них".

преп. Амвросий

Сле­ду­ет и долж­но по­за­бо­тить­ся вся­чес­ки, что­бы из са­мо­у­го­дия не ме­шать спа­се­нию ближ­не­го, и ми­ру его ду­шев­но­му, и ус­пе­ху ду­хов­но­му. За это от­да­дим ве­ли­кий от­вет Бо­гу, ес­ли не бу­дем ос­то­рож­ны. Долг хрис­ти­а­нс­кий со­дей­ство­вать спа­се­нию ближ­не­го, а не пре­пя­т­ство­вать.

преп. Амвросий

Долж­но ста­рать­ся о всех лю­дях иметь хо­ро­шее мне­ние. Один Бог – Серд­це­ве­дец, мы же о лю­дях бе­зо­ши­боч­но су­дить не мо­жем.

преп. Иларион

Вопросы ученика и ответы старца Льва. О крестном сне

Вижу я внезапно и мгновенно свет столь лучезарный, что он много превышал свет солнечный. Из этого лучезарного сияния выходил голос громкий и нежный, приказывавший, как бы подчиненным существам: возьмите его (т. е. меня) на крест. С сими словами (не знаю кто) меня взяли, и обнажив одежды, повлекли как бы умственно на крест, который мне живо представлялся, и казалось мне, был сделан из приятного, желтого строевого дерева, достаточный, чтобы меня на оном крестообразно распростерть. Но кто со мною так поступал? 

Смотря на все стороны, ничего другого я не мог приметить, как только шум и самую скорую деятельность. Когда меня подняли на крест, то действующие говорили тихо, но внятно: «подавайте гвозди». Предложены были четыре гвоздя, каждый не менее как в четверть аршина, и тогда начали мне прибивать одним из них правую руку ко кресту. Здесь я ощущал величайшую боль, хотя и желал в душе своей быть распятым. Имея такие желания сердца, от боли я однако не колебался в духе и едва не выразил голосом ощущаемое страдание; но с помощию Божиею не знаю как-то удержался.

Когда же мне вонзен был гвоздь, то спустя несколько минут я почувствовал облегчение боли, и потом уже почти не ощущал ее. За тем подали другой гвоздь, подобный первому, и начали вбивать его в левую мою руку. Здесь я хотя и ощущал боль, только несравненно легчайшую первой. Подали третий гвоздь, которым назначено было прибить ко кресту правую мою ногу. Видя, как этот гвоздь был устремлен на меня, я поколебался в духе, и хотел воскликнуть: «Помилуйте!» – Но будучи удержан изнеможением собственного духа, ощутив свой недостаток в терпении, за коим однако ж следовало в сердце большее первого желание претерпеть, я обратился умом своим ко Всемогущему Богу, имея в душе неизъяснимую уверенность в том, что Он мне поможет.

Вопросы ученика и ответы старца Льва. О крестном снеС такою надеждою я мысленно просил Бога о укреплении: трепетал, желал претерпеть и боялся неустойки, сообразной слабости непостояннаго моего духа. Но действительно милосердый Господь хотя и дал мне ощутить ужасную болезнь во всем моем составе, но по милосердию Своему удивительно укрепил меня. Вонзили гвоздь: в духе я весьма ослабел; однако ж невольно вынесши боль, я скоро начал чувствовать облегчение, потом умеренную болезнь, или лучше одну слабость. Подали четвертый гвоздь и с необыкновенным стремлением вонзили мне в левую ногу, так, что я не успел ни вообразить, ни подумать что-либо. Полагаю, это от ощущаемой слабости: но боль в то время была средняя, так что, казалось, можно бы стерпеть.

Несколько времени спустя возгремел от превыспреннего Света вторично громкий голос, гораздо яснее перваго, но все сопровождаемый духом любви, нежности и благоволения: «Вонзите ему (как бы указуя на меня духовным перстом) в самое сердце гвоздь!» Услышав такое определение, и зная свою слабость, я крайне возмутился. Решительность моя поколебалась, тучи страшных мыслей отяготели надо мною: мое сердце то горело желанием, то приходило от страха в оцепенение. Наконец решительность, посвятить себя на претерпение, взяла перевес; все смутные мысли рассеялись и ум мой воспарил к Богу с молитвою о помощи.

После сего, как бы ощутив в своем сердце обещание от Господа подать мне помощь, с некоторым трепетом, но вместе с любовию и признательностью к сильному имени Сердцеведца, Который болий есть сердца, и весть вся, приготовился выдержать действие страшного приговора, излетевшего из недр невидимого гласа. (Все это делалось так скоро, что нужно более времени не только описать, но и пересказать словами). Подали пятый гвоздь, который прямо приближался против моего сердца; судя по величине, он мог насквозь пронзить меня, и, кажется, еще осталось бы с обеих сторон более полуаршина.

Пока гвоздь еще приближался к моей груди, я находился готовым в надежде на силу Божескую; а как только совершенно приблизился, то я вдруг изменил свое намерение, и хотел было воскликнуть: «Помилуйте, за что это?» Мне казалось, что как только исполнится определение, то я лишуся жизни от безмерной болезни. Начали забивать гвоздь против самого сердца, как будто молотами: я почувствовал необыкновенную, столь нестерпимую боль, что дух мой был сражен совершенно. Душа, как будто собрав в себя пораженные, слабые силы, оставила меня без чувств на кресте; и, взлетев из тела, держима была несколько минут каким-то невидимым и неизъяснимым существом. Глаза мои и омертвели и закатились. Голова склонилась, не упомню, на которую сторону.

Ужасное было зрелище! Душа была во мне, но казалось, вне тела; вскоре, впрочем, начало мне и казаться, что я только чрезмерно изнемог, но душа моя во мне. Болезнь стала умеряться, и вдруг не стало слышно и следов ея.

Мгновенно открылись мои глаза; но я ничего более не ощущал, кроме того, что я на кресте. Но сердце мое бедное восхищено было и преисполнено толикою сладостью, что того неизобразимого веселия ни тысяща великих умов, ни сам я испытавший выразить не в состоянии. Сладость эта, думаю, есть чаша предложения сладостей премирных от Пресладкого Мироправителя, Господа нашего Иисуса Христа. Ему только свойственно иметь такого рода стамну манны, и по непостижимой тайне милосердия Его – даровать смертным. Но что я начинаю говорить, безумный, о том, что выразить всей жизни моей недостаточно! Простите! Возвеселилось сердце мое неизреченно, и тогда пламенеющие в мирном духе глаза мои опустились вниз. Я видел себя всего в крови, пригвожденного на кресте. Сладость восхитила мой дух, в сердце остались следы какого-то изумления, которое меня и пробудило от сна.

Теперь первый час после полуночи. Вот я пришел немедленно к вам. Удивляюсь, недоумеваю, радуюсь и ужасаюсь; трепещет сердце мое без боязни от следов сладости и удивления. Скажите мне, что значит этот необыкновенный сон?

– Преподобный Варсанофий Великий пишет, что Самого Иисуса Христа Господа, Ангела и другое лице бесы могут представить, не только во сне, но и наяву: обыче бо сатана преображатися во Ангела светла; но креста Господня, – на силу которого, как поет св. Церковь, диавол не смеет взирати; трепещет бо и трясется не могий взирати на силу его, – он представить не может. И так крест, виденный тобою во сне, предзнаменует величайшую какую-либо скорбь, а сладость – заступление; чем ты готовее будешь, тем и легче можешь переносить, яко уготовихся, и не смутихся, восклицает св. Давид. Если ж ты поколебался в скорби, держись правила: смутихся и не глаголах. Если ж скорбь твоя чрезмерна, помни следующее: терпя потерпех Господа, и внят ми. Убо воля Господня да будет! Иди, не безпокойся; верен Бог.

(Спустя несколько дней после виденного мною сна, известясь о несчастной, насильственной кончине отца моего, я вопросил Старца):

«Я чувствую, что сон мой был предвестник настоящей, неизгладимой скорби, хотя относить его к сему предмету не смею. Несчастная кончина моего родителя есть для меня тяжкий крест, виденный мною: да, я нахожусь теперь на кресте, которого болезни пойдут со мною во гроб. Воображая о ужасной для грешников вечности, в которой нет уже покаяния, я мучуся представлением вечных мучений, которые ожидают моего родителя, без покаяния умершего. Скажи, отче, чем я могу утешить себя в настоящей горести?»

– Вручай как себя, так и участь родителя воле Господней, премудрой, всемогущей. Не испытывай Вышнего чудес. Тщися смиренномудрием укреплять себя в пределах умеренной печали. Молись преблагому Создателю, исполняя тем долг любви и обязанности сыновней.
Но каким образом молиться о таковых?

– По духу добродетельных и мудрых так: «Взыщи, Господи, погибшую душу отца моего, аще возможно есть, помилуй! Неизследимы судьбы Твои. Не постави мне во грех сей молитвы моей. Но да будет святая воля Твоя».

Молись же просто, без испытания предавая сердце твое в десницу Вышнего. Конечно, не было воли Божией на толь горестную кончину родителя твоего, но ныне он совершенно в воле Могущего и душу и тело ввергнуть в пещь огненную, и Который смиряет и высит, мертвит и живит, низводит во ад и возводит. Притом Он толь милосерд, всемогущ и любвеобилен, что благия качества всех земнородных пред Его высочайшею благостью – ничто. Для сего ты не должен чрезмерно печалиться. Ты скажешь: «я люблю моего родителя, почему и скорблю неутешно». Справедливо; но Бог, без сравнения, более, чем ты, любил и любит его.

Значит, тебе остается предоставить вечную участь родителя твоего благости и милосердию Бога, Который если соблаговолит помиловать, то кто может противиться Ему?

Из келейных записок Павла Петровича Тамбовцева