Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

Ес­ли де­ла­ешь доб­ро, то долж­но его де­лать толь­ко лишь для Бо­га. По­че­му на неб­ла­го­дар­ность лю­дей и не долж­но об­ра­щать ни­ка­ко­го вни­ма­ния.– Наг­ра­ду ожи­дай не здесь, а от Гос­по­да на не­бе­сех, а ес­ли ждешь здесь, то нап­рас­но и ли­ше­ние тер­пишь.

преп. Амвросий

Ху­лой на Ду­ха Свя­та­го неп­рос­ти­тель­ной и ве­ду­щей к по­ги­бе­ли на­зы­ва­ет­ся упор­ное не­ве­рие и от­ри­ца­ние бы­тия Бо­жия, нес­мот­ря на во­очию со­вер­ша­ю­щи­е­ся чу­де­са, нес­мот­ря на мно­же­ст­во фак­тов, не­оп­ро­вер­жи­мо до­ка­зы­ва­ю­щих су­ще­ст­во­ва­ние Бо­га. Упор­ное от­ри­ца­ние и не­ве­рие яв­ля­ют­ся ху­лой на Ду­ха Бо­жия, не про­ща­ет­ся ни в сем ве­ке, ни в бу­ду­щем, и че­ло­век, умер­ший не по­ка­яв­шись в сво­ем не­ве­рии, по­гиб.

преп. Варсонофий

Хо­ро­шее жи­тейс­кое об­ще­ние мож­но иметь и с не­ве­ру­ю­щи­ми, толь­ко мо­лит­вен­но­го об­ще­ния с ни­ми нель­зя иметь и спо­ров о ре­ли­гии нель­зя за­во­дить, что­бы имя Бо­жие в спо­ре не ос­ко­рб­ля­лось.

преп. Нектарий

Доверие слову старца

Однажды Леонтьев спросил близкого ему отца Кли­мента: «Скажите мне откровенно: тут-то, на земле, есть ли хоть столько приятного у монаха, сколько бывает у миря­нина, при обыкновенной смене печалей и радостей жиз­ни?» «Есть, есть, — отвечал отец Климент, — и гораздо больше! Надо только иметь полное доверие к старцам. А без старчества и внутреннего послушания трудно и по­нять, как могут жить на свете иные монахи. Когда я по нужде бываю в миру, я не дождусь вернуться сюда. Мне скучно, если я не в Оптиной».

Как и всякий человек, отец Климент тоже имел свои немощи. «Он был самолюбив, — отмечает Леонтьев, — но добросовестность, прямота и страх греха... были в нем сильнее всяких еще не угасших вполне страстей. Страсти и всякие чувства могли волновать его, но при помощи любимого старца и духовника, при постоянной усердной молитве борьба всегда кончалась победой честного инока над плотским еще человеком...»

 

Здесь Леонтьев подчеркивает необходимость старче­ского окормления для победы над страстями. Он приво­дит пример из своей жизни: «У меня были разные проек­ты, один смелее, другой скромнее, в одном главную роль играли уроки русского языка и Священной истории, ко­торые я по вечерам даю теперь моим ребятам, в другом — интересы службы государственной, в третьем — экономия ближайшая, была между прочим и мысль ехать в Лива­дию...  Но Богу угодно было расположить все иначе и к лучшему; на мысли о Козельске я ни разу не останавливался... Я написал о. Амвросию о моих проектах. Он все эти Ливадии и т. п. сразу отсек духовным мечом своим и сказал: «И без того его вызовут на службу, когда придет время. Пусть едет сюда, в Козельск».

Это духовное приказание было для меня совершенным сюрпризом, о. Амвросий вообще очень мягок и осторо­жен со мной. И это решительное слово его ужасно обра­довало меня и доказало мне, что он полагается больше прежнего на мою веру. С души как камень спал, и хотя уны­вать я не унывал ни минуты все это время, но тихая буря сердца и напряжение ума то для решения отвлеченных во­просов, то по поводу ближайших житейских забот были так постоянно велики, а вера в звезду свою земную так мала, что это решение, не исшедшее от разума глупого... а истекшее из сердечного движения святого старца, до не­вероятности обрадовало меня своей неожиданностью».

Старец, как разъясняет Леонтьев, «берет на себя нрав­ственную ответственность за частные дела, он влияет на подробности жизни; старец соглашается давать прямые советы, какой путь избрать в каждом отдельном случае, он решается иногда даже повелевать тем, кто с верою и по­корностью обращается к нему, старец осмеливается, в пре­делах, допущенных учением, разнообразить свои требова­ния и разрешения донельзя, смотря по личным условиям и по мере сил ученика и духовного сына своего... Старцы нередко решают одним словом своим «да» или «нет» са­мые важные семейные дела, вопросы о браках, о разлуках и примирениях, о наследствах и т. п.»

В речах старца не услышишь чего-то «нового, красно­речивого, глубокого и тонкого», а для сомневающихся они могут быть и вовсе непонятны и неудобоисполнимы, по­тому что старцы «имеют в виду обыкновенно не счастье [земное], а загробное спасение наше. С житейской же сто­роны они стараются только не налагать на нас «бремена неудобоносимые»». Старец говорит «самые общеизвест­ные и общедоступные вещи», но тут действует «сильно не только смысл и содержание речей, сколько сознание, «что это все говорит он, тот, кого я духовно и нравствен­но так высоко чту...». Эта ученическая вера в лицо стар­ца, в силу высокой души, в святость высокой жизни... это чувство похоже не на умиление от красноречивой и ум­ной проповеди, оно скорее похоже на радость при приня­тии в себя даров таинства».

 

Из книги монаха Арсения (Святогорского) «Аскетизм»