Страницы: [1] [2] [3] [4] [5] [6]
В апреле 1923 года решением Коллегии Губисполкома была ликвидирована Оптинская сельхозартель[i], а в праздник Преображения Господня в шесть часов утра начальник козельской милиции с помощниками закрыли Казанский храм и опечатали здание колокольни. Братия в Оптиной была предупреждена об этом заранее и сразу после полуночи 6/19 августа была отслужена последняя Божественная литургия [ii]. По воспоминаниям монахини Амвросии (Оберучевой) богослужения проводились еще в течении года в келиях больничной церкви прп. Иллариона Великого.
В дальнейшем верующими предпринимались попытки сохранить для богослужений хотя бы один храм закрытого монастыря. Крестьяне д. Стенино писали ходатайства, собирали подписи, но все было напрасно. Им было отказано на том основании, что на территории монастыря расположен детский дом и другие советские учреждения[iii].
Со временем власти стал раздражать и музей, находившийся на территории монастыря. «Дальнейшее существование Оптинского музея допустимо лишь при коренном изменении направления», – говорилось на местном собрании большевиков, – «Собрание высказывается за... полную ликвидацию такового»[1]. Но в первые годы своего существования советская власть наталкивалась на сопротивление местных жителей. «Июля 6 дня 1925 года... При... снятии колоколов Оптиной... стенинских крестьян пришло около 200 человек к музею, чтобы остановить работу», – возмущался местный коммунист, – «Опасно также оставить детский дом, который находится при Оптиной... экономические недостатки, которые имелись в детском доме в 1924 г., их использовала эта свора, чтобы влиять отрицательно на детей... Необходимо добиться немедленно улучшения штата сотрудников, которые [бы] действительно использовали исторический материал по борьбе на фронте религиозного просвещения. Только тогда будет реальная польза от Оптинского музея, [который] не будет являться складом... религиозных вещей, дожидаясь того времени, пока обратно, по их мнению, будет открыт монастырь... Такие мысли существуют [среди] ближайшего населения, которые необходимо разбить»[iv].
Воспитание подрастающего поколения в детском доме, существовавшем в то время в Оптиной, проводилось строго в коммунистическом духе. Так, на смерть Ленина было написано послание, под которым расписались 46 детишек: «Мы, воспитанники Оптинского детского дома, глубоко до слез потрясены неожиданной вестью о преждевременной смерти дорогого Владимира Ильича Ленина. Он всю жизнь защищал бедных рабочих и крестьян, он сам боролся за них, и их звал бороться со своими врагами, угнетателями трудящихся. Мы знаем, как он нас, детей, любил, как хотел сделать нашу жизнь счастливой и радостной. И мы постоянно будем помнить Владимира Ильича, будем стараться жить так, как он учил, стать его достойными учениками, чтобы любить и защищать рабочих и крестьян, как их любил и защищал наш дорогой отец Владимир Ильич. Воспитанники: [подписи]... 1924 года января 24 дня»[2]
К 1924 году монастырь фактически был уничтожен, но советской власти было ненавистно даже само имя Оптиной Пустыни – 30 августа 1924 года на заседании Оптинской (!) ячейки РКП(б) решался вопрос о переименовании «былого гнезда монахов» в поселок имени А.В. Луначарского[v].
После этих событий последние монахи стали переселяться в Козельск, но и тут их не оставляли в покое. Уполномоченный ОГПУ писал: «В связи с ликвидацией монастырей вся монашеская рать расползлась и расползается по окрестным деревням и ведет контр-революционную агитацию... поэтому ГОГПУ предлагает немедленно... выслать из территории уездов всех монахов и монашек по месту их происхождения»[3]. Вскоре местная власть выпустила предписание с требованием удалиться всем монашествующим из Козельска. Многие подчинились этому приказу, но все-таки некоторая часть монахов и послушников, около 50-ти человек, осталась в городе[vi]. Братия в священном сане служили в храмах города и ближайших окрестностях. Монахи и монахини продолжали нести свое послушание: пели на клиросах, прислуживали в церквях. Здесь же, в Козельске, тогда поселилось около 200 монахинь из разоренной Шамординской пустыни и других обителей. Многие, чтобы как-то существовать, подрабатывали различными ремеслами. Монахини продавали свое рукоделие. Монашескую одежду снимали редко. «Один монах, – писал прп. Никон, – поступил на светскую службу. Он монашеству предан. Но он боится ужасно, чтобы не остаться без материальных средств. Он этого страшно боится»*. Некоторые из братии постригли волосы.
Местные жители помогали монашествующим, чем могли. По рассказам, Семен Адрианович Деев, знаменитый козельский кондитер, кормил у себя в магазине каждый день около сотни изгнанников[vii]. Теперь, благодаря архивным материалам, мы знаем, что козельские торговцы Михаил Максимович Кузнецов, Николай Посохин, Новиков являлись не только старостами церковных двадцаток, но главными благотворителями братии: предоставляли жилье, давали одежду, помогали материально.
Иеромонахи, служившие на приходах, оказывали помощь бедным собратиям, монахиням и даже нуждающимся местным жителям. Так, например, архивный документ сообщает, что иеромонах Пантелеимон (Шибанов), служивший в Клыкове с 1925 года, половину своего дохода отдавал на нужды прихода церковному старосте, иеромонах Борис (Дорофеев) из Хотени половиной своих денег делился с вдовой местного священника, а иеромонах Вениамин (Батарцев) из Козельска половину заработка отдавал священнику Никольскому. Кроме того, братство находило возможность помогать бедствующему священноначалию. В 1925 году, как сообщает документ ОГПУ, иером. Никон, иером. Вениамин (Батарцев), иером. Макарий (Чиликин), иером. Пантелеимон (Аржаных) переправляли в Москву деньги для митрополита Петра (Полянского) и епископа Иоасафа (Шишковского)[viii]. Следователи ОГПУ тем временем старательно собирали доказательства «антигосударственной» деятельности братии.
Гонения на верующих при советской власти по своей сути не отличались от гонений на христиан в Римской империи III–IV веков, а по масштабу намного превосходили римские. В Древнем Риме государственной религией являлось язычество, и исповедание иной веры считалось преступлением против государства, что согласно законодательству подлежало самому жестокому наказанию.
В чем же состояло преступление верующих против советской власти? Советская власть также являлась властью богоборческою, но формально осудить человека за веру было нельзя, да и в Уголовном кодексе такой статьи не было. Чтобы сохранить видимость законности, для успешной борьбы с Церковью власть использовала те же древнеримские приемы – обвинения в антигосударственной деятельности, только у нас это называлось «контрреволюционная агитация» по статье 58-ой УК РСФСР[ix]. Согласиться с обвинением в антигосударственной деятельности христианину значило лжесвидетельствовать на Церковь. «Путая небесное с земным, нельзя прямо или косвенно оговорить Церковь Христову в контрреволюции, потому что это значит признать, что Она есть институт политический и все, кто ходит в Церковь... достойны преследования»*. Многие верующие на допросах вели себя согласно учению Русской Православной Церкви. Они не лгали на следствии, потому что не чувствовали за собой никакой вины, и подчинялись законам новой власти в том что касалось их внешней жизни. Когда оптинского монаха Савву (Суслова) обвинили в антисоветской агитации, он ответил: «Всякая власть от Бога... Я везде говорил, что есть Бог и нужно верить Богу. Бог есть наша будущая жизнь – против советской власти я не выступал, а держусь крепко за божественные убеждения»**.
Следователи, выполняя поставленную задачу по уничтожению Церкви, не искали истину, и для них не было принципиально важным, признал или нет обвиняемый свою «контрреволюционную деятельность», свидетельских показаний было достаточно для вынесения приговора, а свидетели, готовые подписать то, что нужно следователю, были наготове.
Помимо своей основной цели, усилия репрессивного аппарата были направлены на то, чтобы перемолоть в своих жерновах волю арестованного узника, заставить отречься от веры, склонить его к сотрудничеству, предательству, оговору или самооговору. «Предлагался выбор: или исповедничество – или отступничество. Из древней истории мы знаем, почему человек не выдерживал: ему не удавалось подавить свою гордость, смириться до того, чтобы даже бесы были бессильны над ним. Господь отступал лишь от самонадеянных, кому не доставало смирения, и они ломались... Чекисты очень хорошо понимали, не своей, конечно, человеческой, а бесовской силой, кто перед ними стоит. И если видели в человеке гордость или слабость (духовную, не физическую), то они нажимали на такого человека и ломали его волю»***.
Одни люди выдерживали, а другие нет, и падений, как и в древности, было немало****. «Смирение – это главный принцип, по которому святые мученики и исповедники выстояли. Они смирялись не в человеческом смысле, потому что были бессильны перед гонителями и им угождали – нет. Они себя просто ставили ни во что... Ничто для них не было ценно, включая их самих, кроме их веры, кроме Христа... Это то, что они хотели сохранить в себе... Потому-то и благодать вселялась, и они претерпевали, и не удавалось их сломить, и следствие перед такими, кстати, уступало»[4].
Разумеется, гонители не могли понять мотивы поведения верующих людей. Христианин же в условиях гонений не должен забывать, что все скорби даются ему «через людей Самим Господом и даются, безусловно, во спасение; не госбезопасность и предатели внутри Церкви его мучают, а Христос тянет за руку в Царство Небесное, призывая деятельно любить врагов, подает на земле чашу горьких страданий, чтобы, испив ее до конца, обрести Неба вечную сладость»**.
В 1927 году в Козельске начались массовые аресты. Как говорили местные жители, это был «первый забор». Незадолго до этих событий иеромонах Гурий (Ежов), по неизвестной причине находившийся в неприязненных отношениях с остальной братией, отправил злобное анонимное письмо в ОГПУ, в котором писал: «Георгиевскую церковь превратили в монастырь, поставили настоятелем быв[шего] Каширского купца Макария Чиликина... Наводнили весь Козельск монашками /намазанными галками/, что и образовалось тысячное шпионское гнездо и вопреки постановлениям власти постригают, как на квартирах, так же и в Георгиевской церкви при запертых дверях... почему-то товарищ Блинов [уполномоченный ОГПУ – ред.] не разу не взглянет в корреспонденцию Михея, Макария Чиликина, Мелетия, Досифея, Феодота и Никона, хотя весьма важную корреспонденцию Никону, [и] Нектарию присылают не почтой, а через стенинского гражданина Тимофея Беляева, каковой занимается извозом приезжающих к Никону, который направляет к Нектарию и обратно в Козельск. Не мешело бы дать Беляеву ножницы большие портновские, чтобы удобнее было ему постригать в монашество, а то маленькими не так дело ходко идет... Пора бы уже обратить внимание ваше, товарищ Блинов, на полковника Михея, Чиликина Макария, Мелетия Досифея, Феодота, дать по хорошим ножницам и направить на Соловки» [5]. В мае того же года Ежов он уже числился спецосведомителем и уполномоченный ОГПУ даже писал ходатайства в исполком о восстановлении его в избирательных правах[6]. В июне 1927 года были арестованы: иеромонах Никон (Беляев); монахиня Августа (Защук); рясофорный монах Кирилл (Зленко); монах Агапит (Таубе), постриженик прп. Никона; послушник Иаков Сивцов, а также бывшие музейные работники и некоторые местные жители. Послушник Иаков Сивцов, музейный сторож, после первого допроса, на котором рассказал о работе музея, о распродаже облачений и литературы, был освобожден. Иеромонах Диодор (Хомутов), допрошенный как свидетель, рассказал свою биографию, о том, что оказывает помощь некоторым монахам, и некоторые подробности из жизни братства. Дальнейшая судьба отца Диодора неизвестна, в Синодике есть запись о его кончине 22 июня 1932 года [x]. 78-летний иеромонах Серапион (Смагин), бывший ризничий, на допросе рассказал, что по просьбе о. Гурия (Самойлова), иногда служил в храме в Нижних Прысках и совершал требы. Имени о. Серапиона в обвинительном заключении нет, известно лишь, что он скончался в Козельске 24 мая 1934 года, похоронен на старом кладбище.
Прп. исп. Никон (Беляев) был приговорен к трем годам концлагеря, а по окончании срока, в 1930 году, дополнительно получил три года ссылки, где, как известно, он и скончался 8 июля 1931 года. Прп. исп. Агапит (Таубе), также после окончания срока заключения в концлагере получил дополнительно три года ссылки. Там же, в Архангельске, в январе 1931 года, монах Агапит был арестован, обвинен в том, что он являлся ближайшим сторонником епископа Тихона (Шарапова), выполнял его задания среди крестьян, участвовал в помощи ссыльному духовенству. Его приговорили к трем годам концлагеря и отправили в Сибирь, в Мариинские лагеря. После освобождения он приехал в Орел, где, по воспоминаниям очевидцев, умер от рака горла 18 июля 1936 года[xi]. Прмц. Августу (Защук) лишили права проживания в Московской и других областях «с прикреплением к определенному месту жительства, сроком на три года»[xii]. К трем годам высылки в Казахстан приговорили о. Кирилла (Зленко), по окончании которой лишили права проживания в некоторых областях сроком на три года[xiii]. Он скончался от туберкулеза 1 августа 1932 года[xiv] в г. Козлове, Тамбовской области.
Пока остается тайной судьба иеромонаха Парфения (Крутикова), также сосланного в Пинегу. Уголовного дела его не найдено. Из писем И.М. Беляева к схимонахине Лидии (Межековой) известно, что он встречался с о. Парфением в послевоенные годы[7].
Известна судьба монаха Назария (Чижикова), скитянина, заведующего Болховской дачей. По воспоминаниям священника Сергия (Сидорова; † 1937), отец Назарий был человек горячий, без благословения старцев в 1918 году покинул монастырь, вступил в Архангельский монархический отряд и погиб в стычке с большевиками[xv].
1930 год
По всей стране усиливались и ожесточались гонения на верующих. К 1931 году в Козельске были закрыты все православные церкви, кроме Благовещенской. Первым в 1927 году был закрыт Никольский храм, в 1928 году закрыты Успенский собор, Богоявленская церковь и кладбищенская церковь Покрова Божией Матери (Пятницкая). В 1930 году Сошественская и Георгиевская церкви, в 1931 – Вознесенская[xvi]. Братия и монахини стали собираться на молитву в частных домах, в которых крестили, служили всенощные, молебны и панихиды. Мы имеем об этом следующее свидетельство: «В одной из своих комнат монашки оборудовали домашнюю церковь с алтарем, куда собирались и молились ежедневно по ночам. К ним же в эту церковь собирались монахи и монашки, проводили службу, святили воду, окропляли стены и там же проводили спевки»**. Эти совместные моления и послужили материалом для НКВД, обвинившим верующих «в создании нелегального монастыря», а поводом для следующего массового ареста, т.н. второго забора, было стихийное волнение крестьян на козельском рынке, возмущенных произволом властей. Восстание было подавлено, а накануне праздника Преображения Господня, 18 августа 1930 года, чекисты арестовали монахов, монахинь и церковных активистов из мирян, проживающих в Козельске – всего около 40 человек.
В результате следствия, которое длилось три месяца, обвинение было предъявлено тринадцати оптинцам, десятерым монахиням, двум козельским священникам и четырнадцати мирянам. Три монаха, семь монахинь и десять мирян были допрошены как свидетели. В это время отношение властей к инакомыслящим стало намного жестче. Был приговорен к расстрелу сын козельского миллионера-лесопромышленника Максим Дмитриев-Самарин, у которого в доме проводились пострижения и где нашли приют многие оптинцы. Его обвинили в терроризме. Максимальные по тому времени сроки заключения – 10 лет концлагеря – получили прмч. игумен Пантелеимон (Аржаных) и прп.исп. архидиакон Рафаил (Шейченко)***, обвиненные в «руководстве контрреволюционной монашеско-монархической группировкой». На следствии эти отцы держались мужественно. Отвергли ложные обвинения иером. Геронтий (Ермаков), иером. Феодот (Мартемьянов), иером. Аифал (Панаев), иером. Макарий (Харьков), иерод. Варсонофий (Ванюшкин), монах Викентий (Никольский).
Иеромонахи Мелетий (Бармин), Макарий (Чиликин), иеродиаконы Питирим (Кудрявцев) и Игнатий (Шеламков) рассказали некоторые подробности из жизни монашеского братства в Козельске. Отцы Макарий и Питирим признали существование подпольного монастыря. Монах Клеопа (Дмитриев), согласившись лжесвидетельствовать, дал показания о существовании подпольного монастыря, о якобы антисоветской деятельности братства, назвал имена руководителей. С большим мужеством отвечали на допросах монахини Амвросия (Оберучева), Мария (Добромыслова), а также Дубровская Анна и Перепечко Мариамна из Понетаевского монастыря. Не согласились со следствием Таланова Агафья и Сомова София из Казанского монастыря Воронежской губернии. Несколько монахинь рассказали следствию об антисоветских высказываниях оптинских отцов. Псаломщик (запрещенный диакон из Козельска) Бессонов дал злобные клеветнические показания о братстве, о владыке Михее, против братии свидетельствовали также и несколько других мирян. Большинство обвиняемых получили тогда различные сроки заключения: от трех до пяти лет концлагеря, двенадцать человек были отправлены в ссылку, а дело в отношении монахини Екатерины (Толстой) направили на доследование, сведений о репрессиях по отношению к ней нет. Были осуждены на пять лет концлагеря иеродиаконы Игнатий (Шеламков), Питирим (Кудрявцев), Варсонофий (Ванюшкин). Дальнейшая судьба этих страдальцев за Христа пока неизвестна. В Синодике есть запись лишь о кончине иерод. Игнатия (Шеламкова) – 25 ноября 1931 года[xvii]. Иеромонах Аифал (Панаев) был осужден на пять лет концлагеря [xviii]. Местные жители рассказали, что когда в 1936 году батюшка возвращался из заключения, его убили бандиты, по дате в Синодике – 25 декабря. Не вернулся из ссылки благочинный и уставщик Оптиной Пустыни иеромонах Феодот (Мартемьянов). В одном из старых оптинских синодиков сохранилась запись о его кончине – 18 октября 1932 года[xix]. Монахиня Амвросия (Оберучева), приговоренная к пяти годам ссылки, оставила воспоминания о жизни в «Севкрае», об оо. Феодоте, Мелетии, Макарии (Чиликине). А Елисавета Александровна Булгакова, навестившая в то время изгнанников, привезла и впоследствии передала в Оптину Пустынь небольшой столик, на котором ссыльные оптинские отцы служили Литургию.
Иеромонах Гурий (Самойлов) служил с 1923 по 1930 год в селе Нижние Прыски под Козельском. За свои проповеди и милосердное отношение к людям он пользовался большим уважением сельчан. Когда в 1925 году пастыря впервые арестовали, прысковские крестьяне поехали в Калугу ходатайствовать за своего батюшку. Через две недели его отпустили. Впоследствии рядом с домом, где жил о. Гурий, власти устроили избу-читальню. Там проходили занятия с молодежью, после которых молодые люди ходили гадить на паперти храма и воровать дрова у священника. Понимая гибельное влияние такой молодежи и комсомольцев на детские души, о. Гурий проводил беседы с родителями, которые стали запрещать детям посещение избы-читальни и отправляли их в храм. Некоторые граждане сообщили в НКВД, что в одной из своих проповедей о. Гурий сказал: «Надо не бороться, не идти вперед, а жить по-Божьему»***. 29 января 1930 года иеромонах Гурий был арестован и обвинен в проведении антисоветской агитации «по срыву хозяйственно-политических мероприятий в деревне», а также в том, что «вел работу по разложению культурных очагов... Активно проявил себя как лицо непримиримо враждебно настроенное к власти... политически вредное и опасное, разлагающее население и дезорганизующее устои здоровой человеческой общественности, даже будучи изолированным и находясь под стражей при Козельском домзаке в марте 1930 года, среди арестованных вел антисоветскую агитацию»****. Виновным себя отец Гурий не признал, был осужден на 8 лет и этапом отправлен в Хабаровск[xx]. После освобождения иеромонах Гурий приехал в Тульскую область, где вновь был арестован.
Страницы: [1] [2] [3] [4] [5] [6]
[1] Там же, ф. П-790, Оп.1, ед.хр. 9, лл.48, 48 об.
[2] ГА ДНИКО, ф.П-1, Оп.7, ед.хр.285, л.8.
[3] ГАКО, ф. Р-378, Оп.2, ед.хр.58, л.64.
* Преподобный Никон Оптинский. Жизнеописания и наставления. – Сретенский монастырь, 1998. – С.105.
* Свящ. Максим Максимов. Особенности гонений на христиан... – Фонд «Память новомучеников и исповедников российских». –Труды. – Выпуск I.,С.22.
** УФСБ по Калужской обл., П-12918, лл.156 об. 157.
*** Иг. Дамаскин (Орловский). Исповедничество не знает отступничества.– Реутовский благовест, 2003, №1(1)
**** См. Св. Киприан, епископ Карфагенский. Творения.– М. 1999.; Лебедев А.П. Эпоха гонений на христиан и утверждение христианства в Греко-римском мире при Константине Великом.–Издательство Олега Абышко.– С.-Петербург. 2003.
[4] Иг. Дамаскин (Орловский). Сайт фонда «Память новомучеников и исповедников Русской Православной Церкви». www.fond.ru info@fond.ru
** Оптина Пустынь. Годы гонений. Жития новомучеников и исповедников. Составитель иг. Дамаскин (Орловский). – Свято-Введенская Оптина Пустынь. 2007. с.83.
[5] УФСБ по Калужской обл., П-16298, лл. 244, 244об.
[6] Подробности дальнейшей жизни доносчика нам неизвестны, в синодике ОП есть запись о его кончине в 1932 году.
[7] Частный архив Т.И. Беляевой.
** УФСБ по Калужской обл., П-13910, л.302 об.
*** Прмч. Пантелеимон (Аржаных) в 2005 г. причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских.
Прп. исп. Рафаил (Шейченко) в 2006 г. причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских.
*** УФСБ по Калужской обл., П-1956, л.10 об.
**** УФСБ по Калужской обл., П-1956, л. 26.
[i] ГАКО, ф.р.26.Оп.1,ед.хр.327
[ii] ВРХД. – 1976.– №117.–С.55
[iii] ГАКО, ф. Р-486. Оп.2, ед.хр. 2.
[iv] ГА ДНИКО, ф.П-1, Оп.7, ед.хр. 18, лл.29, 29 об.
[v] ГА ДНИКО, ф.П-36, Оп.2, д.94, лл.12, 12 об.
[vi] ГА ДНОИ КО, ф. П-37, Оп.1, ед.хр. 118[153]
[vii] АОП. Фонд новомучеников и исповедников.
[viii] УФСБ по Калужской обл., П-16298,.лл.4,5
[ix] Статья 58, п.10, ч.1 Уголовного Кодекса РСФСР: «Пропаганда или агитация содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений (ст.ст. 58, п.2–58, п.9 настоящего Кодекса), а равно распространение или изготовление, или хранение литературы того же содержания...»; ч.2: «...Те же действия при массовых волнениях, или с использованием религиозных или национальных предрассудков масс, или в военной обстановке, или в местностях, объявленных на военном положении...»; ст. 58, п. 11: «Всякого рода организованная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений, а равно участие в организации, образованной для подготовки или совершения одного из преступлений, предусмотренных настоящей главой...». Ленинградский мартиролог. 1937–1938. т.1.– С.-Петербург. 1995.сс.26-27.
[x] АОП. Фонд нвмчч. и исп.
[xi] Там же. Синодики
[xii] УФСБ по Калужской обл., П-16298, л. 283
[xiii] Там же
[xiv] АОП. Синодики
[xv] Записки священника Сергия (Сидорова). Издательство Православного Свято-Тихоновского богословского института. М. 1999. с.79
[xvi] ГАКО, ф.Р-3501, Оп.1, ед.хр.11, л.16
[xvii] АОП. Фонд нвмчч. и исп.
[xviii] УФСБ по Калужской обл., П-13910
[xix] АОП. Фонд нвмчч. и исп.
[xx] УФСБ по Калужской обл., П-1956