Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

Весь­ма спа­си­тель­но пи­тать свою ду­шу Нет­лен­ным и Свя­тым Хле­бом. Ес­ли бы слу­чи­лось че­ло­ве­ку в тот день уме­реть, в ко­то­рый он при­об­щал­ся Свя­тых Та­ин, то ду­шу его при­ем­лют свя­тые Ан­ге­лы на ру­ки свои, чес­ти ра­ди при­об­ще­ния, и все воз­душ­ные мы­та­р­ства без­бед­но про­хо­дит.

преп. Антоний

В Та­ин­стве по­ка­я­ния, или, что то же, ис­по­ве­ди, раз­ры­ва­ют­ся век­се­ля, т.е. унич­то­жа­ет­ся ру­ко­пи­са­ние на­ших сог­ре­ше­ний, а при­ча­ще­ние ис­тин­но­го Те­ла и Кро­ви Хрис­то­вых да­ет нам си­лы пе­ре­рож­дать­ся ду­хов­но.

преп. Варсонофий

Пос­ле при­об­ще­ния на­до про­сить Гос­по­да, что­бы Дар сох­ра­нить дос­той­но и что­бы по­дал Гос­подь по­мощь не возв­ра­щать­ся на­зад, т.е. на преж­ние гре­хи.

преп. Амвросий

Достоевский и Оптина пустынь

17 ноября 2019 года Оптинский лекторий собрал слушателей на третью встречу, посвященную творчеству Федора Михайловича Достоевского и значению Оптиной пустыни в жизни великого русского писателя. На этот раз перед многочисленной аудиторией, которую составили насельники обители, паломники, специально приехавшая из Москвы православная молодежь, выступили два лектора: протоиерей Георгий Ореханов – доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского университета, и Анастасия Георгиевна Гачева – доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы Российской академии наук, член Комиссии по изучению наследия Ф.М. Достоевского при Президиуме РАН.

«Найти в человеке человека»

Епископ Можайский Леонид

Открывая встречу, наместник монастыря, епископ Можайский Леонид в своем вступительном слове высказал очень точную мысль: мы далеко не всегда замечаем связь событий – не умеем видеть за ними всем управляющий, всё пронизывающий Промысл Божий. А ведь такие сопоставления, если мы настроены их увидеть, предлагают нам более глубокий уровень восприятия и осмысления явлений нашей жизни, в том числе и того, что кажется «пройденным», изученным, принадлежащим истории. Владыка Леонид напомнил, как дата предыдущего лектория о творчестве Н.В. Гоголя совпала с празднованием рождества святителя Николая Чудотворца, и это непреднамеренное совпадение сразу задало тон разговора о «чистом и строгом» христианстве Гоголя.

17 ноября – дата особенная именно для Оптиной пустыни, день официального возрождения монастыря: 32 года назад обитель была возвращена Русской Православной Церкви. Закрытая и разоренная Оптина не существовала в действительности, сказал владыка, но свет ее святости жил на страницах «Братьев Карамазовых» Достоевского и, так или иначе, открывался внимательному читателю.

Заметим в свою очередь еще одно поразительное совпадение: евангельское чтение, пришедшееся на этот воскресный день. Фрагмент восьмой главы Евангелия от Луки (стихи 41-56) – да, собственно, и вся глава – это некая концентрация одного из важнейших призывов Святого Благовествования: не бойся, только веруй. Повествование о воскрешении дочери Иаира, к которому и обращены эти слова Господа; рассказ о спасенной своей верой кровоточивой женщине; а если вспомнить всю главу, то в предыдущих стихах – Гадаринский бесноватый и его не пожелавшие поверить, отвернувшиеся от Христа сограждане; притча о сеятеле – об образах веры; чудесное спасение учеников от бури на озере… – всё ставит нас перед центральным вопросом: где вера ваша? (Лк. 8, 25)

Доктор филологических наук Гачева А.Г.

И именно с утверждения о том, что в мировосприятии и в творчестве Достоевского проблема веры стоит на первом месте, более того – радикально заострена без возможности «теплохладного» варианта, – начала А.Г. Гачева первый раздел лекции, озаглавленный «Достоевский и его образ веры».

Время Достоевского являло собой драматическое сочетание мировоззренческих позиций – от явлений возрождения православной святости, возросшего доверия к аскетическому идеалу до полного отрицания «возможности веровать цивилизованному человеку» и горькой правоты Тютчевских строк о «страшном раздвоенье» одичалого земного мира

в наш век, неверием больной…

Особый трагизм был в том, что это раздвоенье, этот разлом проходил прямо по душам, подвергая «отчаянным сомнениям», зачастую глумлению то, что от младенчества в русском человеке было заложено «генетически», впитано с молоком матери, с детскими книжками из Священной истории – чистую веру. Сам язык православной службы, символика храма – эта «школа богословия, открытая для всех», для большинства были уже не просто непонятны, но вызывали отчуждение или раздражение. И, по евангельскому слову, мало было избранных, достигших в этой атмосфере, как говорил Достоевский, «совершеннолетней», сознательной веры. Федора Михайловича Господь определенно избрал и привел к этой вере через страдание – потому, видимо, что была в нем изначально некая основа, благодаря которой жизненная катастрофа – смертный приговор, каторга не убили его личность, но породили жажду обновления, восстановления погибшего человека. «В несчастье яснеет истина», – напишет он Н.Д. Фонвизиной, и исповедает свой символ веры: «…верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но <…> и не может быть».

С этой истинной верой пришло и понимание христианской любви: «Любите все создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите <…> Будешь любить всякую вещь, и тайну Божию постигнешь в вещах <…> И полюбишь наконец весь мир уже всецелою, всемирною любовью»; «Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей (из поучений старца Зосимы в «Братьях Карамазовых»). Определилась задача: «найти в человеке человека» – образ Божий, не отказываясь от того, что писатель называл реализмом в высшем смысле – изображением глубин души человеческой.

Анастасия Георгиевна особенно подчеркнула то, что даже страшные безудержностью своих страстей, греха, падения герои Достоевского – Ставрогин, Смердяков, «Подпольный человек», Алексей Иванович из «Игрока», главный персонаж «Кроткой» – мучающиеся и погибающие в муке безверия, даже (!) «бес» – Петруша Верховенский – не лишены авторского сострадания. Беспощадное исследование Достоевским бездн их души не имеет ничего общего с модернистским «копанием», поскольку последнее не предполагает в человеке образа Божия. Как и не предполагает «проверки Христом» своей нравственной позиции. Между тем и «совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного» (из записной тетради Достоевского начала 1880-х годов).

Бог – центр картины мира Достоевского. И человек должен, обязан осуществлять закон любви, потому что идеал и вектор развития задан ему Самим Христом, который есть Любовь и Истина. Так Достоевский выходит к теме Воскресения, будущей жизни, идее преображения мира в Царство Христово. Отсюда и образы праведников, противополагаемые его «безверным» (или верующим «идеологически», лишь умом) героям. Праведник из народа Макар Иванович («Подросток)»; подвижники Церкви – епископ Тихон («Бесы») и старец Зосима («Братья Карамазовы») – образы, которые могли родиться, в том числе, под непосредственным влиянием общения писателя со старцами Оптиной пустыни.

Достоевский чаял поворота истории на Божии пути, бессмертие души для него было основанием самостояния человека в мире. Отсутствием высших целей в жизни он объяснял тоску и мучение современного ему общества и особенно молодежи. Формулу изменения мира писатель вывел еще в подготовительных материалах к роману «Бесы»: каяться, себя созидать, созидать Царствие Божие внутри себя. Нетрудно увидеть, что эта формула совпадает со святоотеческой проповедью духовной работы и деятельной любви. Кстати, «Слова подвижнические» святого Исаака Сирина были любимой книгой Федора Михайловича.

Творчество Достоевского поднимает столько неисчерпаемых в своей глубине вопросов, что, конечно, регламент лекции позволил затронуть только самую малую их часть. Так, отдельного разговора требует понимание образа Христа у Достоевского – в «Идиоте», «Братьях Карамазовых», и шире – у его современников. Читателей можно только отослать к печатным работам и видеозаписям лекций Анастасии Георгиевны, где многие аспекты этой и иных тем раскрыты более подробно.

«Вся Россия… изображению старца Зосимы поверила»

Прот. Георгий Ореханов

Второй раздел лекции, представленный протоиереем Георгием Орехановым, был посвящен собственно теме «Достоевский и Оптина пустынь». Продолжая мысль А.Г. Гачевой о мире, современном Достоевскому, – мире, «в котором Христос не воскрес», отец Георгий привел еще несколько очень ярких свидетельств, «разительного и глубокого атеизма», по словам В.В. Розанова, пережитого Россией в 1880-х годах, когда «казалось невозможным верить», и традиционное христианство, традиционная церковность полностью игнорировались. Например, обращение к Церкви Константина Леонтьева, будущего монаха Климента, а в то время дипломата и успешного литератора, вызвало в обществе серьезные сомнения в его психической полноценности. Да и сама по себе поездка в Оптину, о которой уже повсеместно шла слава, тем не менее, в кругу Достоевского и Толстого тоже считалась чем-то из ряда вон выходящим.

Достоевский очень глубоко чувствовал всю трагичность ситуации, сказал отец Георгий, подтвердив это многими цитатами из «Дневника писателя», заметок и писем. Поэтому, создавая образы старцев, и особенно старца Зосимы как образца любви и высокой жизни, Достоевский ясно понимал, какие возражения и какое неприятие он может вызвать.

Отец Георгий рассказал о возможных прототипах старцев в творчестве писателя, упомянув святителей Тихона Задонского, Игнатия (Брянчанинова), преподобного Паисия (Величковского), афонского монаха Аникиту (Ширинского-Шихматова), странствующего инока Парфения (Агеева) и старцев Льва Оптинского и Зосиму (Верховского). Можно утверждать, что окончательно образ старца Зосимы сложился именно в Оптиной пустыни. В обитель Достоевский приехал в июне 1878 года после случившегося в его семье горя – смерти младшего сына Алеши. Состояние души Федора Михайловича – потрясенного, испытывающего чувство вины, в большой мере подготовило его к встрече со старцем Амвросием. Несмотря на крайнюю скудость свидетельств об этой встрече (точнее – двух встречах наедине в этот единственный приезд писателя в Оптину), сохранилось одно достоверное и очень важное – то, что старец определил Достоевского как «кающегося». Анна Григорьевна Достоевская пишет, что из поездки Федор Михайлович вернулся успокоенным и умиротворенным.

Продолжение своего доклада отец Георгий выстроил на рассмотрении своеобразной оппозиции: К.Н. Леонтьев – Достоевский, поскольку известна критическая оценка образа Зосимы Леонтьевым, тогда уже жившим в Оптиной «полумонашеской» жизнью как чадо старца Амвросия. Убедительно мнение отца Георгия, что, даже если исключить личные моменты возможной обиды Леонтьева из-за внимания общества к «Братьям Карамазовым» и отсутствия отклика на вышедшую тогда же его собственную работу (замечательный очерк об отце Клименте Зедергольме, в который Леонтьев вложил свою душу и свое понимание оптинского монашества), можно сказать, что он в целом исходил из неверных предпосылок. А именно – считал образ старца Зосимы плодом сиюминутного «романтического» впечатления Достоевского от встречи с преподобным Амвросием, не зная, насколько важной и уже выношенной для писателя была идея создания такого образа.

Как теперь известно, Достоевский интересовался и монашеством, и самой Оптиной задолго до поездки в монастырь. К тому же он хорошо знал святоотеческую литературу, имел труды святых отцов в домашней библиотеке и работал с ними (несколько книг, судя по некоторым данным, он получил в дар именно в Оптиной пустыни). Наконец, Достоевский и не хотел писать реалистический портрет конкретного лица, поскольку предвидел, что не был бы понят читателями как должно. Он считал своей задачей создание художественного образа – «понятного, близкого и нужного» – как сказал протоиерей Георгий. И, судя по отзывам, прямо противоположным леонтьевскому, задачу эту в глазах современников решил. «Вся Россия прочла его “Братьев Карамазовых”, и изображению старца Зосимы поверила, – писал В.В. Розанов. – <…> Русский инок появился, как родной и как обаятельный образ, в глазах <…> даже неверующих ее частей».

Тем более достойно внимания обстоятельство, что гораздо позднее ставшие известными письма преподобного Амвросия к монашествующим вдруг с очевидностью, по словам самих оптинских насельников, подтвердили живые, заимствованные из действительности черты Зосимы, каким написал его Достоевский. Так что Оптина в конечном счете одобрила творческий подход писателя к теме монашества и старчества.

Еще одним аргументом «в пользу Достоевского» стал уже в наше время труд протоиерея Русской Православной Церкви в Америке отца Дмитрия Григорьева, задавшегося целью сравнить письменные высказывания преподобного Амвросия с теми, что Достоевский вложил в уста своего Зосимы. Параллели при таком сравнении очевидны.

Несмотря на все сказанное, протоиерей Георгий подчеркнул, что более глубокий разговор о взаимоотношениях Достоевского и Леонтьева впереди, и невозможно кого-то одного из них объявить правым, поскольку в главном – в вере в истину православия они были едины, сама же истина православия неисчерпаема.

Заканчивая свой доклад, отец Георгий привел примеры того, как образ старца Зосимы уже в ХХ веке вдохновлял многих выдающихся представителей монашества – среди них митрополит Антоний (Храповицкий), святитель Николай Сербский, преподобный Иустин Челийский… А ныне здравствующий архиепископ Берлинский и Германский Марк (Арндт) рассказывал, что его переход из протестантизма в православие во многом был обусловлен чтением романа «Братья Карамазовы».

Ключ к пониманию мира и человека

Безусловно, встреча со старцем Амвросием – в тех особенных, по Промыслу Божию устроенных обстоятельствах – имела для Достоевского огромное значение. Об этом уважаемые лекторы и неравнодушная аудитория продолжили разговор после прозвучавших выступлений. Посещение Оптиной пустыни дало мощный толчок структурированию замысла романа «Братья Карамазовы», одной из центральных линий которого стала тема монастыря; выделилась ключевая пара героев – старец Зосима и Алеша. Нельзя не отметить и финал: символическую евангельскую сцену у Илюшина камушка – с Алешей и двенадцатью мальчиками, с исповеданием Символа веры – веры в Воскресение и жизнь будущего века. А.Г. Гачева сказала, что она не сомневается: посещение Оптиной дало Достоевскому внутреннюю уверенность и смелость именно так завершить свое самое значительное произведение.

Протоиерей Георгий дополнил это высказывание замечанием о сложности внутренних связей романа – когда ответ (например, Ивану на его мучительный и провокационный вопрос о цене «билета» в Царство Небесное) дается не сразу и не впрямую, а при последующем развитии повествования (в случае с Иваном нужно внимательно читать записки старца Зосимы). Продолжая свою мысль, отец Георгий сказал, что было бы очень интересно рассмотреть записки старца Зосимы с точки зрения оптинских источников – той литературы, которая была издана в обители.

Вопрос о том, почему Достоевского можно назвать – и называют, чаще на Западе – «русским пророком», и почему он так востребован за рубежом, вызвал фактически еще одну небольшую лекцию с поразительными примерами уникальной художественной интуиции писателя – дара, позволявшего ему видеть идеи, которые станут господствующими позднее, порой спустя много лет. Так, соотечественники осознали многое из сказанного Достоевским лишь после того, как был переведен и соблазнил многие русские умы Ницше, или когда совершился октябрьский переворот и т. д. (вплоть до таких «частных» трагикомических совпадений, как образ капитана Лебядкина с его скандальным графоманством, вдруг проступивший, по саркастическому замечанию Марка Алданова, в наркоме-драматурге Луначарском, авторе бездарных пьес). Но при этом характерно, что Достоевский все свои прозрения и пророчества воплощал в сюжетах, которые брал из современной ему жизни, из газетной хроники, из повседневного потока новостей… Может быть, все дело в том, что каждый будничный факт он прочитывал в свете Евангелия? И именно поэтому все его творчество и сегодня воспринимается как ключ к пониманию мира и человека.

В целом, после этой третьей по счету лекции, можно сказать, что с каждой встречей Оптинский лекторий выходит на новый уровень, не отрицая прежнего, а дополняя и делая более выразительной картину взаимосвязей русской культуры с духовным феноменом Оптиной пустыни. Замечательно, что на этот раз в Оптину приехало еще больше молодежи, что просмотры видеозаписей лекций собирают обширную аудиторию по всей России. 17 ноября монастырь праздновал свое возрождение. Хочется верить, что подобными проектами обитель вносит существенный вклад в возрождение серьезного интереса к отечественной истории, литературе и – к русской святости, не раз спасавшей нас от разрушений внешних и внутренних.

Подготовила Елена Володина