А.Н. Муравьев в Оптиной Пустыни
В сентябре 1851 года Оптину Пустынь посетил известный духовный писатель, поэт, путешественник и церковный историк Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874).
Широкую известность ему принесла книга «Путешествие к Святым местам в 1830 году», которая была написана по итогам паломничества в 1829-30 гг. в Египет, Палестину и Иерусалим.
А.С. Пушкин писал: «С умилением и невольной завистью прочли мы книгу г-на Муравьева... Он посетил св. места, как верующий, как смиренный христианин, как простодушный крестоносец, жаждущий повергнуться во прах пред гробом Христа Спасителя».
В дальнейшем А.Н. Муравьев совершил много паломнических поездок по святым обителям России и открыл своим современникам сокровенный мир Православия, рассказав о святых обителях, познакомив читателей с историей Русской Церкви, с ее богослужением и ее святыми.
Оптину Пустынь Андрей Николаевич посетил в сентябре 1851 года накануне праздника в честь Рождества Пресвятой Богородицы.
«Приятным для взора представился мне первый вид на Оптину Пустынь, когда я подъезжал к ней по луговой дороге из Козельска; ее белые здания выходили из густого леса, в который она вся углубилась, как приличествует пристанищу безмолвия; скромная, но быстрая Жиздра отделяла ее с лицевой стороны от жилья человеческого, полагая природную черту между миром и отшельниками. Переплыв на монастырском пароме реку, я взошел в святые врата обители, и когда, подымаясь по уступам горного восхода до других внутренних ворот, я оглянулся, мне представилась противоположная сторона картины: весь город Козельск с его многочисленными храмами, в живописной дали».
Как и все паломники, поднявшись по монастырской лестнице, писатель посетил соборный храм в честь Введения Божией Матери, а затем поспешил в настоятельские покои, чтобы получить благословение о. Моисея. В настоятельских кельях писатель встретил и двух старцев – игумена Антония, в то время возглавлявшего Малоярославецкий Черноостровский монастырь, и иеромонаха Макария, скитоначальника.
Именно с этими маститыми старцами А.Н. Муравьев продолжил свой путь в Иоанно-Предтеченский скит Оптиной Пустыни.
«Мы вышли из ограды монастырской в лес, некогда дремучий и еще недавно густой, который за несколько лет пред сим прояснила страшная буря, сломив вековые деревья. В его чаще, менее нежели за полверсты от пустыни, основана были любителем безмолвия на кафедре епископской церкви другая, внутренняя, пустынь для уединенных подвижников и процветала, яко крин, по выражению библейскому. Старцы сетовали на опустошение их лесной ограды, а мне казалось, что как будто отъемлется древесная завеса от места их уединения, дабы проявлялся миру созревший уже плод духовного их подвига. У низкой деревянной ограды начальник скита позвонил в колокольчик, а игумен А<нтоний> сказал мне на лики преподобных пустынножителей, начертанные на святых вратах.
– Посмотрите, кто здесь приветствует входящих, – сказал он, – великие Антоний, Евфимий и Савва и наши преподобные основатели жития иноческого; с их благословения и молитвою взойдем внутрь ограды.
Взошли, и нас обвеяло ароматом цветов, которыми усажен весь скит по краям его перекрестных дорожек; высокие георгины в полном цвете обозначали их направление, и под ними смиренно благоухала притаившаяся резеда, подобие скромной добродетели иноческой. Пустынный скит представился мне цветущим садом, и не напрасно носил он на себе внешний образ Эдема, возвращая и внутренно райские плоды сердечной чистоты и послушания».
Посетили скитской храм во имя Иоанна Предтечи, скитское кладбище. Писатель старался узнать и о келейных занятиях иноков, об уставе скита.
«Правила Оптинского скита несколько отличны от других: там время расположено таким образом, чтобы в промежуток молитв было место и для занятий. И потому, собственно, в субботы только и в воскресенья положена полная церковная служба; в прочие дни читается в церкви неусыпно один лишь Псалтирь по усопшим, всеми поочередно, по два часа, а утреня, часы и вечерня с правилом совершаются по кельям, где сходятся на молитву два или три брата под наблюдением старшего; но за всеми строго надзирает сам отец М<акарий>, дабы совестливо исполнялось это правило, и для того часто и неожиданно посещает все кельи. Он непременно требует, сверх того, чтобы каждый был занят каким-либо рукоделием, как для избежания праздности, так и для пользы общественной, и дабы укреплялись движением телесные силы; почти в каждой келье заведены токарные станки, и братия весьма охотно занимаются некоторыми полевыми работами, как-то: уборкою сена на лугах монастырских или садоводством, от чего вся внутренность их скита приятно обратилась в один ароматный цветник».
Для высокого гостя было сделано исключение – по благословению настоятеля о. Моисея в праздник Рождества Пресвятой Богородицы в скиту была отслужена ранняя литургия.
В Летописи скита была сделана следующая запись: 7 сентября «по случаю праздника Рождества Богоматери скитяне должны быть при службе Божией в обители, и в скиту не предполагали Литургии, но во уважение желания г. Муравьева назначена была Литургия, которую он слушал с христианским вниманием, после Литургии посетил келью скитоначальника и беседовал много о благочестивых обычаях».
Сам Муравьев описал службу следующим образом: «в церкви не было никого, кроме скитской братии; не более пяти голосов пели стройно и тихо; священнослужители проникнуты были глубоким вниманием к страшному действию, совершаемому ими, и чувство их благоговения невольно проникало в душу предстоявших».
После богослужения писатель беседовал с о. Антонием и Макарием: «После обедни мы зашли опять в келью начальника и провели с час времени до поздней литургии в приятной беседе. Оба старца любопытствовали слышать о Востоке, а наипаче о Святой горе и лаврах Палестинских, по образу коих устрояли собственный чин. Мне же приятно было видеть пред собою в лицах то, о чем рассказывал: подвижничество первых времен христианства, перенесенное на родную нашу почву, где дало столь обильные цвет и плод».
После поздней литургии писатель трапезовал в монастыре вместе с братией, а затем встретился с отцом настоятелем. Андрей Николаевич, вместо одного намеченного дня, остался в обители на несколько дней.
«На прощанье все три старца пожелали проводить меня за реку, до крайней грани своих владений; она недалеко: малый ручей, журчащий под мельницею, ее обозначает. Когда отцы Моисей, Антоний и Макарий переплывали со мною на пароме через скромную Жиздру. Все трое напоминавшие не одними лишь именами, но и образом их жизни, пустынных отцов древнего Египта, – мне, недостойному посетителю стольких священных мест страждущего Востока. Мне казалось, что я перевожусь вместе с ними через бледные воды пустыннолюбивого Нила, на берегах которого столько обильно некогда процветало иночество».
Писатель отмечает, что старцы подарили ему издания Оптиной Пустыни. А он, в свою, очередь «обещал им описание некоторых странствий, чтобы не забывали о путнике…»
И это обещание писатель вскоре исполнил. В начале следующего, 1852 года, в Санкт-Петербурге была издана книга «Святые горы и Оптина Пустынь», в которую вошел очерк об обители.
Эта книга явилась одной из первых, благодаря которой с обителью познакомились многие верующие. Профессор Московской духовной академии П.С. Казанский впоследствии писал: «Главное достоинство и заслуга А.Н. Муравьева как духовного писателя заключается не столько в достоинстве самих сочинений, сколько в том влиянии, какое имели эти сочинения на русское общество. <…> Он заставил высшее общество читать книги духовного содержания, писанные по-русски. Он познакомил это общество с учением Православной Церкви…»
После посещения Оптиной Пустыни продолжалось и письменное общение писателя со старцами. Из Оптиной Андрей Николаевич получал новые издания обители, о которых в письме к прп. Моисею замечал: «Хорошо подвизается пустынь ваша в издании душеспасительных книг и оставит по себе благую память в иноческом мире».
Навсегда осталась скромная обитель с ее духоносными старцами и смиренными и молитвеннными иноками и в памяти А.Н. Муравьева: «Есть места, которые сами по себе не ознаменованы ни особенною красотою природы, ни воспоминаниями историческими или другим чем-либо могущим поразить воображение с первого взгляда. Но которые оставляют в сердце глубокое впечатление. Потому что оно приникает постепенно и уже более не может изгладиться – Такова Оптина Пустынь…»
