Школа веры
Статья из цикла публикаций посвящённых священномученику Вениамину (Казанскому), приуроченных к изданию Оптиной Пустынью жития святителя.
Во время службы в Самарской семинарии архимандрит о. Вениамин стал инициатором и организатором путешествий к достопримечательным историческим местам и паломничеств к святым местам Православной Руси. Он придавал этому исключительное значение и как познавательному элементу, расширяющему образовательный кругозор семинаристов, и как элементу воспитания их; здесь они на практике знакомились с жизнью верующих людей, знакомились с жизнью крестьян, приходящих к святым местам со своим горем и радостью. На лето 1903 года намечалась большая поездка, во время которой планировалось посетить Москву и Троице-Сергиеву лавру, Санкт-Петербург, Коневецкий монастырь, Валаам, Сердобль, водопад Иматру, Выборг, Кронштадт, Ораниенбаум, Петергоф, Волхов, Новгород, Старую Руссу, Рыбинск, Ярославль и Нижний Новгород.
Отец Вениамин задолго готовил семинаристов к этой поездке. Озабоченный приисканием ночлега, он заранее списался с ректорами Московской, Санкт-Петербургской, Ярославской, Нижегородской духовных семинарий, а также заведующим торжествами прославления преподобного Серафима Саровского архимандритом Серафимом (Чичаговым), так как завершить паломничество планировалось именно на этот праздник в Сарове. Однако последний был вынужден ответить отказом в силу ожидавшегося большого стечения народа и, как следствие, отсутствия «возможности дать им какое-либо помещение для ночлега и склада вещей».
Горько было отцу Вениамину читать ответ архимандрита Серафима. Этот отказ вспомнился с особенной горечью в конце путешествия, когда паломники-семинаристы приблизились к Нижнему Новгороду и увидели воочию, как сказывалась на всем окружающем «близость великого дня прославления преподобного Серафима Саровского. Болящие, слепые, хромые со всех концов потянулись к целебному источнику. Которые могут – сами идут, которые не могут – тех на руках несут. По водному пути все едут: кто имеет средства – платит за билет, но садятся на пароход и те, кто не имеет средств: сердобольный капитан не прогонит с парохода больного человека, привезет его в Нижний „Христовым именем“. Перед нами ужасная, разрывающая сердце картина, – вспоминал один из паломников, – старуха-мать, с трудом переводя дыхание, несет на плечах больную дочь: держит ее за руки, а тело повисло на спине старухи. Донесла свою дорогую тяжелую ношу до лавочки и бережно опустила ее.
– Несла, несла, насилу донесла, – говорит, глотая слезы, старуха и утирается грязным платком.
Отец-духовник подошел к больной, разговорил как мог, утешил ласковым словом. На ласку священника, как к свету солнышка, устремились другие – немощные и страждущие, ближе всех встала женщина со слабоумной дочерью:
– Благослови, батюшка.
„Отец“ благословил и выслушал горькое сетование принесшей на плечах расслабленную.
– У нее хоть ходит, а мою-то вот носить надо, сил нет, – опять плачет старуха. <...>
В этот момент всего больнее сказался отказ в гостеприимстве Саровской обители. Не счесть и не описать никакими словами тех духовных лишений, которые получили будущие пастыри от невозможности видеть лицом к лицу великое собравшееся у святого источника всенародное русское горе. Что такое Валаам в сравнении с этим уроком скорби и страданий?! Там мы почти и не видали подвига, там многое казалось непривычным мирскому взору, многие труды и усилия оставались неоцененными, вызывали, быть может, недоверие, переоценку, а здесь... здесь разве можно устоять перед сильнейшим всякой логики впечатлением, которое производит иссохший, полуживой человек с язвами на лице, на руках, на всем теле, с гнойными ранами, с нестерпимым смрадным запахом распространяющегося по всему телу гниения? Разве можно устоять перед непобедимой логикой безысходной человеческой печали, которая находит себе выражение в горьких слезах и стонах?!
Мы во время экскурсии посетили десятки музеев, где собраны были древние памятники и расположены в надлежащей системе. Мы ехали тысячи верст для того, чтобы побывать в этих музеях. Но Саровская обитель 19 июля 1903 года – разве это не музей тоже, и притом редкостный музей человеческой печали, собранный с разных концов Русской земли всего на 3-4 дня и отличающийся от других тем, что он будет „разобран“ сразу же, как только минет известный момент. Спеши сюда, скорее спеши, будущий православный пастырь, учись здесь терпению, готовься к своей тяжелой крестной службе на этих примерах, на этих живых лицах.
Тебе преподали богословские науки, научили тебя логически мыслить, правильно, без ошибок переводить иностранную речь на русский язык, наполнили твой ум массою научных сведений, но... научили ли тебя страдать вместе с несчастным, плакать вместе с плачущим, находить в душе своей неподдельное слово утешения тому, кто уже не видит отрады в пределах этого мира?! Нет, не только не научили, но и ни разу тебе не показали людских страданий, ни разу не заставили твое сердце сильно биться при безысходном несчастье другого. <…>
А если тебя все еще манит другой, тоже не менее тернистый светский путь, то не потому, что там лучше живется, а потому, что оскудело вдохновением твое родное гнездо, что и родные твои, и учителя твои, и воспитатели забыли показать тебе целое море страданий и слез; оттого, что, развивая твой ум, они не научили тебя проводить скучную, бессонную ночь у постели больного, оттого, что не передали тебе огня святого вдохновения, не дали тебе случая пережить общее увлечение добрым делом. Тысячи и тысячи тысяч раз не дали тебе понять той силы, которая когда-то вела святых мучеников ко Христу через кровь и огонь, через пытки и колесования, чрез многолетний отшельнический созерцательный подвиг. И до тех пор, пока не будет внесена эта струя „живой воды“, при которой незаметен голод и жажда, до тех пор не наступит время выхода из школы самоотверженных пастырей. Жертвовать за вдохновение даже в обыденной жизни, платить плату за театр и вино согласны многие, почти все, но кто пожертвует жизнью за избавление от тоски жизни, от неуменья отыскать себе иную основу, кроме скучного материального благополучия? <...>
Нет, не об „обременении обители“ тут речь, а о новом и продолжительном возжигании огня, который начинает гаснуть».
