«ЗА СУДЬБУ ЦЕРКВИ БОЖИЕЙ Я НЕ БОЮСЬ»
Предлагаемая статья открывает цикл публикаций, посвящённых священномученику Вениамину (Казанскому), что приурочено к изданию Оптиной Пустынью жития этого святителя. Книга представляет собой труд известного русского агиографа архимандрита Дамаскина (Орловского), и предлагаемые статьи являются краткими ретроспективными выдержками из этой книги
Примечательно, но именно революционные нестроения послужили тому, что на освободившуюся в 1917 году Петроградскую кафедру епархия сама избирала правящего архиерея. На особом епархиальном Соборе, в состав которого входили и духовенство, и миряне, царил редкостный порядок и мирная атмосфера. Из трех главных кандидатов большинство голосов было отдано поистине народному любимцу с непререкаемым пастырским авторитетом — епископу Гдовскому Вениамину (Казанскому). Событие это стало настоящим церковным праздником для петроградцев, победа епископа Вениамина была несомненной — его, единственного иерарха, объездившего и исходившего пешком всю епархию, знали и почитали к моменту выборов в каждом губернском уголке.
В эпоху лютых испытаний архиерейскую кафедру в городе, ставшем «колыбелью революции», возглавил человек глубокой веры и преданности евангельским идеалам. Одним из первых он примет на себя удары, направленные на уничтожение Церкви, и для многих послужит примером стойкости и внутренней свободы.
Среди сохранившихся фотографий святителя Вениамина преобладают те, где будущий священномученик запечатлен в окружении народа. Вот он, еще архимандрит и ректор, среди студентов и преподавателей; вот принимает участие в освящении моста и закладке строящейся больницы, освящает храмы; а вот возглавляет пасхальный крестный ход петербургского общества трезвости; встречает вместе с паствой Патриарха. Всегда в служении, всегда с людьми. Белый клобук, внимательный, умный и кроткий взгляд из-под очков, выдающий человека доброго и неравнодушного. Во всем его облике — и достоинство, приличествующее иерарху, и пастырская любовь к людям, и смирение настоящего подвижника.
Последние фотографии так же — среди многолюдства. Но владыка уже на скамье подсудимых, как преступник, «враг народа и опасный контрреволюционер». По свидетельствам очевидцев, в первые дни заседаний этого показательного, нашумевшего процесса люди встречали его с почтением, как и подобает встречать архиерея, но ГПУ проследило, чтобы в дальнейшем верующие не могли проникнуть в зал суда и расстрельный приговор митрополиту и еще девяти его сподвижникам был провозглашен уже под шумные аплодисменты бессердечных зевак.
Снимок, сделанный 12 июня 1922 года, достаточно хорошо известен: митрополит Вениамин, как всегда спокойный, дает показания стоя в центре зала; наскоро сфабрикованное судебное расследование, в связи с изъятием церковных ценностей, идет к своему предсказуемому завершению. Святителю вменялось в вину сопротивление выполнению ленинского декрета. «За какое из добрых дел вы ищете убить Меня?» — вспоминаются при взгляде на эту фотографию слова Спасителя.
Петроградский процесс, вслед за Шуйским и Московским, как отмечает в книге архимандрит Дамаскин (Орловский), имел только одну цель, соответствующую задачам ГПУ на тот период, — психологическое давление на народ: запуганные террором и расстрелами невинных, люди должны были на многие годы оставить всякую мысль о сопротивлении действиям советской власти.
Но всё же... Далеко не все русские люди понимали в то время, что кровавый маховик только начинает набирать обороты, еще были надежды на то, что всё как-то само собою образуется, наладится нормальная, возможно, даже счастливая жизнь. Однако, для Петроградского митрополита было уже вполне очевидно — пасть Минотавра разверзлась и с ненасытностью будет поглощать все новые и новые жертвы. Служителю Церкви, архиерею, избранному и любимому своим народом, в такие времена не пристало думать о личном выживании. И святитель сделал свой выбор — в послереволюционные годы, как видно по материалам и свидетельствам, собранным в Житии, все силы своей души он направил на то, чтобы максимально поддерживать религиозное горение духа в народе. Несмотря ни на какие трудности, он нес свое служение с тою бесстрашной кротостью, которая присуща только людям евангельского устроения, людям, которые дышат любовью к Богу, живут Богом.
Почтительно, но с достоинством он обращался в это смутное время к новой власти с требованием «оставить церкви в покое», призывал православных петроградцев к защите своих святынь, разъясняя людям, что наступило открытое гонение на Церковь; организовывал крестные ходы, на которых подчас присутствовало до полумиллиона человек по подсчетам тогдашней прессы. Все это увеличивало недовольство большевиков митрополитом — иерарх, пользующийся уважением и авторитетом у народа, вызывал серьезное раздражение властей.
Аресты духовенства перестали уже быть новостью в Петрограде, но святитель и тут не оставался в стороне: организовывал сборы тюремных передач для заключенных, не страшился и ходатайствовать за арестованных — тогда это еще спасало многих и многих священнослужителей.
Житие содержит примечательный факт: святитель Вениамин ради того, чтобы спасти из неволи свое духовенство, не посчитал унизительным для себя обращаться за помощью к священнику Михаилу Галкину, откровенному лицемеру, «прославившемуся» в тот период своим активным сотрудничеством с органами и вызывавшему у православных нескрываемое презрение. Галкин действительно мог помочь вызволить некоторых узников, и, видимо, унижение правящего архиерея льстило ему, но это уже не волновало самого митрополита. В то же время, словно предвидя масштабы подлой иезуитской деятельности протоиерея Александра Введенского (будущего лжемитрополита живоцерковников), святитель запрещает его в служении, наживая себе лютого и хитрого врага, равносильного предателю Иуде.
Позже, после оглашения расстрельного приговора, ожидая своей участи в тюремных застенках на Шпалерной, святитель Вениамин напишет: «Я радостен и покоен как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. <...> Странны рассуждения некоторых... надо хранить живые силы... и ради этого поступаться всем <...> Надо себя не жалеть ради Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя».
Дальнейшие, все усугубляющиеся испытания для христиан в России только подтвердили слова святителя, и мы убеждаемся в этом всякий раз, открывая то или иное жизнеописание русских новомучеников. Только там, где не было двоедушия, где забота о ближних и преданность Церкви преобладали над страхом смерти, где любовь ко Христу ставилась выше жалости к себе, Господь давал мудрость верным Своим поступать твердо и благоразумно, давал и силы переносить страдания.
«За судьбу Церкви Божией я не боюсь», — писал человек, прекрасно осознававший, что ни лояльность, ни корректность, ни тем более предательское заискивание перед безбожной властью не помогут сохранить и спасти Православие и Церковь будет истекать кровью. Эта уверенность в том, что судьбы Церкви не в нашей, человеческой, а в Высшей, Небесной власти, сообщалась и тем, кто вместе со святителем находился на скамье подсудимых и так же получил высшую меру наказания. Так, протоиерей Михаил Чельцов, наблюдая за спокойным и мужественным лицом своего митрополита после оглашения приговора, ощутил вдруг необыкновенную радость, ему стало «хорошо — за него, за себя и за всю Церковь».
В той, последней своей, записке на волю святитель в кратких, но пламенных словах говорит всё больше о вере — о вере как о единственной светоносной и жизнетворной силе: «Веры надо больше, больше иметь ее нам!» О святой православной вере, о ее объединяющем начале говорил он и в первые дни после октябрьского переворота и в дни бесконечных гражданских междоусобиц. «Мы потеряли всё, — обращался святитель к народу во время своих проповедей, — и если потеряем веру, то нам нечем будет жить. Берегите же веру, объединяйтесь в ней, в заповеданной Христом взаимной любви!»
Житие священномученика Вениамина (Казанского) — один из самых благородных и незабываемых примеров живой, неподдельной веры, что от древних времен является основой величайшего из христианских подвигов — подвига мученического.