Преподобный Анатолий (Зерцалов) Оптинский как учитель молитвы Иисусовой

Преподобный Анатолий (Зерцалов) поступил в Оптину в 1853 году, в возрасте 29 лет, и почти всё время монашеской жизни пребывал «в тени» своего знаменитого друга-наставника, старца Амвросия. После его кончины отцу Анатолию было отмерено только два года «самостоятельного» старческого служения, да и это время было во многом отнято у него немощами и болезнями. Однако старцем он был не только по должности, но и по силе жизни. Последняя проистекала из его молитвенного делания, которое наложило свой отпечаток и на самое главное дело его жизни – окормление женских монастырей. В многочисленных письмах преподобного, обращенных к сестрам различных обителей, поучения об Иисусовой молитве составляют одну из основных тем.

Особое значение молитвы в духовном делании преподобного Анатолия подчеркивал и старец Амвросий. «Ему такая дана молитва и благодать, – говорил он, – какая единому от тысячи дается», – пишет И.М. Концевич в своей книге «Оптина пустынь и ее время». И добавляет от себя: «то есть, умно-сердечная молитва»1. Скорее всего, Иван Михайлович не ошибался в своем предположении, хотя остается вероятность, что преподобный Амвросий говорил не просто об умно-сердечной молитве, но о некоторой её степени, которая нам, людям малодуховным, трудна для понимания.

Другой известный факт на эту тему связан с приездом в Оптину пустынь архимандрита Игнатия (Брянчанинова)1– настоятеля Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом, который пожелал пообщаться с кем-либо кто опытно проходит святоотеческое учение об Иисусовой молитве. Ему был представлен Алексей Зерцалов, тогда ещё молодой послушник, который очень понравился будущему святителю своей духовной опытностью и пониманием молитвенного дела. Когда послушник Алексей простосердечно рассказал старцу Макарию об услышанных от известного архимандрита похвалах, тот «при всем народе стал его бить палкой и говорить: "Ах ты, негодяй! Вообразил, что он хороший! Ведь преосвященный1аристократ, на комплиментах вырос, он из любезности сказал тебе так, а ты и уши развесил, думая, что это правда!"»1

Старец позже объяснил мотивы своих действий, сказав, что был вынужден так поступить для пользы даровитого послушника, охраняя смирением его духовное преуспеяние. К этому можно добавить, что к моменту встречи с преосвященным Игнатием он пробыл в монастыре всего несколько лет, а в рясофор был одет только в 1857 году. Выбор молодого послушника для беседы с преосвященным можно отчасти объяснить образованностью первого, ведь тот успешно окончил духовную семинарию и был хорошо знаком со святоотеческой литературой. Но очевидно также и то, что послушник Алексей Зерцалов и в самом деле преуспевал в молитве, так что совсем не случайно такой знаток духовной жизни как святитель Игнатий усмотрел в нем духовную опытность.

В связи с этим представляет интерес эпистолярное наследие преподобного, где во множестве обретаются ценные поучения о молитве Иисусовой. Изведав её плодотворность на собственном опыте, преподобный Анатолий и сестер, находившихся с ним в переписке, увещевал к несению сего благого ига: «Я буду тебе гостинцев давать, только читай непрестанно: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную».

Он очень радовался, когда кто-то из его чад изъявлял желание учиться Иисусовой молитве (2541). Когда одна сестра упомянула в письме о благодарности, то старец ответил, что лучшая для него благодарность, если она будет творить молитву Иисусову (21). Преподобный отмечал, что без этой молитвы не очистишь сердца (122), к тому же она очень проста – не требует ни книг, ни свечей, ни времени; а только сидишь ли, ходишь, ешь или лежишь, шепотом ли, умом или в голос, но только твердишь: Господи Иисусе Христе, помилуй мя грешную! (198, 199, 305).

Преподобный рекомендует читать её и в храме, особенно когда диавол «затыкает… уши и смежает глаза» (48). Такая молитва не только не мешает, «но даже способствует слушать чтение и пение» (97). Её удобно читать в болезни, когда не можешь посещать храм (4), она не требует какого-то особого чина (353), её можно творить лежа (282) и даже накрыв голову одеялом (59). Если тело по немощи не терпит поста и труда, то эта молитва, творимая со смирением и памятью смертной (327), дарует венцы «паче труждающихся телесно» (303). Преподобный Анатолий учит учащать Иисусову молитву, когда стужают помыслы (171); и во всех случаях восстания, в том числе и блудного, советует творить сию молитву (90, 119, 172, 346). Одной болезненной инокине он обещает, что если она будет постоянно заниматься молитвой Иисусовой, то будет здорова (318). «Подержи молитву, – пишет преподобный сестре, стремящейся в Святую Землю, – не только Рим и Иерусалим, а Сам Распятый к нам придет с Пречистой Матерью» (130).

«Молитва сия, – восклицает он в другом месте, – вся наша жизнь, вся краса, все утешение» (233). Говоря «наша», он словно говорит о всех христианах, ведь к деланию сей молитвы призваны все верующие, но всё же правильнее понимать это в отношении монашествующих. Именно для иноков она по преимуществу – «вся наша жизнь, вся краса, все утешение». Это объясняется тем, что, оставив все плотские удовольствия в миру, настоящий монах может надеяться только на утешение от Господа. Отец Анатолий прямо пишет, что тяжка и безотрадна жизнь иноческая без сего делания (198), а с молитвой и бремя послушаний становится легким (327). В другом месте преподобный замечает, что иного утешения в монастыре, кроме как от молитвы Иисусовой, найти нельзя (283). И это действительно так, кроме тех случаев, конечно, когда монах возвращается к мирским утешениям, но это уже повреждение самого образа жизни, и последствия сего всегда гибельны для души.

Вначале Иисусова молитва весьма трудна – это всем известно, – замечает преподобный (198, 305, 233), ведь пока не вкусишь, яко благ Господь, трудно иметь её в сердце (32). В начальный период она всегда бывает тяжкой и нечистой (79), и к ней скоро не привыкнешь, а иначе бы все её творили (53).

Правда, однажды преподобный утверждает, что настоящие молитвенники уже через несколько дней чувствуют радость и сладость, на сердце разливающуюся, и противопоставляет сим духоносцам таких огрубелых и окаменевших, как он сам (147). Но пример этот исключительный и имеет педагогический характер: преподобный одновременно вдохновляет своё чадо на подвиг молитвы, и в то же время показывает, что и для него она не была простым делом; так что если чадо не получит быстрых плодов от молитвы, то да не унывает, но помнит, что и старец в своё время понёс тяготу огрубения и окамененного нечувствия.

В обычном же порядке нужно потрудиться, и тогда молитва слюбится и станет «всерадостной, вселюбезной» (233), через неё узришь свет и радость (198), она очень услаждает и веселит сердце (4), дух делает мирным, и мысль дает светлую (97).

Молодых сестер преподобный учит творить молитву устами (4, 124, 152, 227, 254), начиная с десяти четок в день, потом прибавлять по сотне (122), и вообще больше налегать на количество: «Молись больше! И ходя молись, и лежа молись» (134). И хотя в отдельных случаях он, по совету преподобного Амвросия, запрещает творить сердечную молитву (124), в других не возбраняет упражняться в умной, когда та сама зачинается из устной (164); иногда же предлагает попеременно творить устную и умную молитву (303). В целом же старец придерживался мнения преподобного Амвросия, который считал, что проходить умную и сердечную молитву без руководства опасно, а от устной никто ещё не пострадал (152, 346).

Раскрывая условия преуспеяния в молитве, старец обращает внимание на необходимость скорбей (32, 162, 229, 254). Если молитвенник хочет, чтобы молитва скорее привилась к сердцу, то он должен научиться терпеть скорби и людское презрение. Другого пути нет, и если кто-то надеется получить молитву иным образом, тот должен помнить слова преподобного, что «молитва Иисусова не может быть крепка без крепких скорбей» (161). При этом следует учитывать и то обстоятельство, что ничто так не прогневляет диавола, как сия молитва (154), поэтому он всех натравливает на её делателей и никогда не оставит их без отмщения (7). Преподобный рассказывал, что знавал одну молитвенницу, которую родной отец так возненавидел, что даже хотел убить (32).

Усердная молитва у всех страстных через некоторое время свидетельствуется болью – от устной молитвы болят губы (258), горло (147); если внимание держится в голове, то может заболеть и голова (14). Поэтому старец советует держать внимание по направлению к груди, но в этом случае заболит и грудь – «боль посылается за недостоинство… где нечисто, там и больно» (14). Пожелание направлять внимание к груди преподобный уточняет в другом письме, что смотреть нужно умом внутрь сердца, как советуют святые отцы (154), и многократно воспрещает опускать внимание ниже, так как от этого возбуждается плотская страсть (154, 152). Так как эта ошибка случается со многими молитвенниками, он призывает не смущаться, но если образуется навык, то приходится даже оставлять на время Иисусову молитву (150).

Очевидно, с этим и связан запрет старца на сердечную молитву одной сестре, у которой та возникала самопроизвольно. Старец, по совету преподобного Амвросия, велел ей творить одну лишь устную молитву. Запрет не до конца понятный, если не брать в расчет того, что в другом письме к той же сестре преподобный Анатолий отвечал ей на вопрос, как избавиться от блудных помыслов (126). Вероятно, проблема с блудной страстью либо сама вытекала из неправильной молитвенной практики, либо могла быть значительно усугублена сердечной молитвой без руководства, и потому старцы рекомендовали этой сестре молиться устно.

Впрочем, особенный акцент на то, куда направлять внимание в молитве, преподобный Анатолий не считал обязательным. В одном письме он пишет, что сердечного места усиленно искать не надо – молитва со временем сама отыщет его (153). Старец неохотно отвечает на вопрос одной сестры о ноздренном дыхании, обещая, что объяснит всё в будущем, и ограничивается лишь ссылкой на преподобного Иоанна Лествичника, который советовал соединять дыхание с молитвой (268). Главное же старание молитвенника должно быть обращено на то, чтобы заключать ум в слова молитвы (153); совершать её с покаянием, самоукорением и смирением (5, 32, 162) и не смущаться, если она прерывается – в этом случае советует иметь одну память Божию (5, 151) или же заниматься рукоделием (153). Он пишет, что прерывание молитвы – в порядке вещей, его можно сравнить с погодой – «то дождь, то солнце, то снег, то ветер, то жар, то холод». И напротив, если молитва «стоит, то, учат святые отцы, убойся. Это волчий путь» (153). Здесь преподобный указывает на опасность прелести, и если молитва держится самопроизвольно без изменений, то сие может происходить от демонического прельщения. Чтобы его избежать, преподобный, помимо упора на покаянное настроение в молитве, даёт ряд практических советов: не принимать благоухания (153), различных видений вроде Христа в сердце или смутительного света (154), а для общего охранения советует прочитать все места о прелести в Добротолюбии и придерживаться совета преподобного Марка Подвижника – и не отвергать, и не принимать различных видений, предоставляя всё Промыслу Божию (147, 154), а также спрашивать обо всём необычном в молитве сведущих людей (164).

Говоря о прекращении молитвы, преподобный отличает естественное её прерывание, вызванное немощью человеческой природы, от греховного. Последнее бывает связано с какими-то прегрешениями и искушениями в жизни молитвенника. По словам преподобного Анатолия, молитва прекращается из-за осуждения или самомнения (155), из-за тщеславия, гордости или гнева (156), обжорства и празднословия (147), если кто не кается и не смиряется (162), а также из-за немирных отношений с ближними и недостатка любви (160). Эти же причины не позволяют достигать следующих степеней в молитве, то есть в значительной степени исключают прогресс в ней. Потому что умная молитва «требует наставления, безгневия, молчания и смиренного самоукорения во всяком неприятном случае» (152).

Кроме указания на необходимость наставления при прохождении умной молитвы, преподобный объясняет, что не всякий священник и духовник может быть руководителем в молитве. Преподобный признавался, что сталкивался с людьми, по книгам изучавшим молитву, которые на самом деле «ни на волос не понимали этого духовного делания. Потому что этот путь дается не книгою, а кровью. Даждь кровь и приими духа» (151). Но главным руководителем в молитве остаётся Сам Бог. В ответ на молитвенные труды Он привлекает молящегося к Себе, даруя ему в известное время пережить благодатное утешение (130, 147). Душа окрыляется, познаёт, что есть Бог и награда, но утешение вскоре скрывается, и снова наступает время трудничества. Господь тогда смотрит на душу: верная ли она раба, «или лукавая, сластолюбивая, купленная … которая любит Господина только тогда, когда Он ее утешает?» И если в самом этом оставлении душа останется верной Богу, то снова «блеснет луч утешения. И так-то обучает Господь возлюбленных Своих» (130).

На этом пути, столкнувшись с утешением, опасно возомнить о себе, что ты уже чего-то достиг. За таким мнением следует оставление молящегося с его собственными силами, чтобы он познал свою немощь и нищету. Зная, каким болезненным может быть такое воспитательное оставление, преподобный Анатолий увещевает держаться в молитве смиренного, покаянного настроения, а иногда старается отогнать горделивые помыслы весьма забавными, с точки зрения современного человека, приемами. Одну сестру, которая приняла горделивый помысел, он ласково называет «глупенькой-преглупенькой» и поясняет, что ничего великого в творении Иисусовой молитвы нет: «Я же тебе говорил, что эту молитву, как не требующую ни книг, ни поклонов, ни других тяжелых подвигов, дают старухам, больным и окаменелым сердцем… А ты, глупенькая… ни молиться, ни смиряться, ни любить оскорбляющих, ни слова Божия слушать, ничего подобного не умеешь. – А хочешь спастись! Что ж нам оставалось с тобою делать? Вот мы и дали тебе легонькую-прелегонькую молитву, всего пять слов. А ты и тут ухитрилась отыскать что-то особенно великое, отличающее тебя от других; то есть, что собственно тебя должно бы смирять, ты в безумии думаешь этим еще гордиться» (147).

Подводя итог, можно констатировать, что наставления преподобного Анатолия о молитве Иисусовой основаны на учении святых отцов, ничего принципиально новаторского в них нет, однако, они исходят из уст человека, практически проходившего путь молитвенного делания в совсем ещё недалекое от нас время. Этим они ценны и могут принести немалую пользу современному человеку, а всем нам это ещё один повод со вниманием и любовью относиться к наследию оптинских старцев.