Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

Кто име­ет дур­ное серд­це, не дол­жен от­ча­и­вать­ся, по­то­му что с по­мо­щию Бо­жи­ею че­ло­век мо­жет исп­ра­вить свое серд­це. Нуж­но толь­ко вни­ма­тель­но сле­дить за со­бою и не упус­кать слу­чая быть по­лез­ным ближ­ним, час­то отк­ры­вать­ся стар­цу и тво­рить по­силь­ную ми­лос­ты­ню. Это­го, ко­неч­но, нель­зя сде­лать вдруг, но Гос­подь дол­го­тер­пит.

преп. Амвросий

Что­бы че­ло­ве­ку исп­ра­вить се­бя, не на­до вдруг на­ле­гать, а как тя­нуть бар­ку: тя­ни-тя­ни-тя­ни, от­дай-от­дай! – Не все вдруг, а по­нем­но­гу.– Зна­ешь ро­жон на ко­раб­ле? Это та­кой шест, к ко­то­ро­му при­вя­за­ны все ве­рев­ки ко­раб­ля, и ес­ли тя­нут за не­го, то по­ти­хонь­ку и все тя­нет­ся, а ес­ли взять сра­зу, то все ис­пор­тишь от пот­ря­се­ния.

преп. Амвросий

Ка­кие бы ни бы­ли огор­че­ния, они по­доб­ны ма­лей­шей иск­ре, т.е. ес­ли плю­нешь – по­ту­шишь. Ес­ли же эту ма­лей­шую иск­ру бу­дешь раз­ду­вать, то про­и­зой­дет пла­мень и все доб­рое уст­ро­е­ние в че­ло­ве­ке ист­ре­бит, а раз­ду­ванье это сос­тав­ля­ет­ся от мно­го­мыс­лия, нап­ри­мер: „Серд­це мое под тя­же­лым крес­том; ис­тин­но горь­кая жизнь мо­на­шес­кая: все серд­це изор­ва­лось".

преп. Антоний

«Цена возврата потерянной правды» Размышления князя Н. Д. Жевахова

Когда человек ближе к Истине?.. Тогда ли, когда его жизнь протекает плавно и ровно, без внешних ударов и потрясений, и он, спокойный и уравновешенный, оценивает окружающее сквозь призму реальных факторов, не задумывается над вопросами бытия, не страдает от неразрешимых противоречий жизни, не заглядывает в потусторонний мир?..

Или тогда, когда под влиянием несчастий и страданий, выбитый из колеи жизни, примиряется со своим уделом, отворачивается от земных задач и целей и стремится ввысь, обращая взоры к Богу?

 Князь Н. Д. Жевахов

У кого правда, у реалиста или у мистика? Для меня никогда не существовало сомнений в том, что правда у последнего. И поэтому что ближе всех к Богу — дети, а между ними нет реалистов. Все дети — мистики, все они тянутся к Богу, как цветы к солнцу; все бессознательно влекутся к небу и одинаково протестуют против попыток горделивого ума разрушить волшебный замок мистицизма, где все иначе, чем на земле, где живут Ангелы, поющие славу Богу, где нет ни зависти, ни злобы, где говорят ангельским языком и над всем и всеми царствуют небесные законы и Вечная Любовь.

Я помню, как глубоко задевали меня пренебрежительные отзывы взрослых о монастырях, о старцах, отшельниках и затворниках, какие казались мне святыми; с какой болью сердца и тяжким недоумением я относился к каждому, кто пытался поколебать мою детскую веру, отнимать у меня подарки Божии, какие не имели цены и были дороже всех сокровищ мира. Годы шли, менялись точки зрения, охладевали порывы, но то, что сказали мне детство и юность, то оказалось правдой вечной и неизменной. И не эта правда изменялась от времени и науки, а изменялись мы сами, удаляясь от нее, теряя ощущение правды, — понимание ее и влечение к ней. Как легко потерять ощущение правды и как трудно найти потерянное!..

Кто бывал в монастырях и видел старцев, тот знает, что только ценой неимоверных усилий и величайших иноческих подвигов возмещалась эта потеря и что только на склоне своей жизни дряхлые старцы возвращали своей изможденной страданиями душе подлинные ощущения детства. И как мало отличались тогда эти старцы, эти земные Ангелы, от детей; какая чистота и святость сквозили в каждой их мысли, в каждом движении; какую чрезвычайную ценность являли собой эти исключительные люди, рассказывающие о том, о чем молчаливо говорят глаза младенца, живущего в объятиях ангельских, но не способного поведать людям своих небесных ощущений...

И моя дума инстинктивно тянулась к этим людям, и детство и юность прошли в общении с ними. Тогда не было ни горя, ни страданий, ни всего того, что, по милосердию Божию, возвращает к Богу сбившегося с пути грешника...

Тогда была только естественная потребность не поврежденной страстями души укрыться от заразы мира и искать родной обстановки и родных людей, была потребность искать правду.

И на этот раз я ехал в Оптину пустынь, к старцу Анатолию, потому что не доверял ни своему, ни чужому уму, потому что искал правды, какой не мог найти вокруг себя. И так же, как и раньше, я испытывал по мере приближения к Оптиной все больший душевный трепет. Там, за оградою монастыря, по ту сторону реки Жиздры, жили иные люди, у которых были иные задачи и цели, иное дело, чем у меня.

Введенский собор Оптиной Пустыни

И насколько моя жизнь казалась мне беспросветной и никому не нужной, насколько дело мое казалось мне преступной тратой времени, нужного для приготовления к загробной жизни, для спасения души, настолько жизнь этих счастливых избранников являлась в моих глазах постепенным восхождением к Богу и была полна глубочайшего содержания. Они имели то, чего не имел самый счастливый человек в миру: имели учителей жизни, премудрых старцев, опытно познавших науку жизни. Они не были одиноки, тогда как мы, миряне, блуждали, подобно стаду без пастыря, и нашими учителями были лишь воспоминания об ощущениях детства, за которые мы судорожно хватались, чтобы не заблудиться в дебрях жизни, чтобы не потерять хотя бы образа правды.

Воспоминания князя Николая Давидовича Жевахова
Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»