Главное оптинское сокровище

Здесь слово мое хочет коснуться самого главного монастырского сокровища, именно богослужения. Трудно передать то глубокое благотворное действие, какое произвело на мою душу монастырское богослужение. До сих пор я не встречал подобного.

Порядок службы идет чинно и благоговейно, без поспешности и торопливости, но с глубоким сердечным чувством. Тоны напевов величественны, могучи и сердечны. Чувствуется какая-то незримая красота и полнота духовной жизни. Не искусство и музыкальность играют здесь главную роль, но живой дух и сердечное настроение. Иногда глубокая скорбь и заунывность слышатся в звуках песнопений, оплакивается в них падение и рабство души, расстройство и утрата подобия Божия; а иногда как бы из небесных высот рая несутся звуки утешения, одобрения и милости Божией. В порывах благоговейных чувств песнопения, иногда постепенно усиливаясь и усиливаясь, переходят в нечто потрясающее и грозное. Разве самое грубое, жестокое сердце не тронется такими песнопениями.

Когда в начале всенощного бдения многочисленные лики певцов с силою многою начали петь «Благослови, душе моя, Господа» (Пс. 103, 1), то сердце богомольца, почувствовав всю силу и сладость Божественных словес, невольно исполнилось чувств невыразимого восторга, радости и умиления. Забылись тогда все неудобства дорожного путешествия и все скорби житейские.

Благодарное чувство, что Господь сподобил видеть такую красоту и слышать такие дивные звуки, невольно изливалось из сердца. Немного в жизни нашей бывает таких сладостных минут, когда душа бывает полна радостного чувства о Господе Боге, но как они ни редки, как ни кратки — глубоко напечатлеваются в сознании и живут в душе целые годы. Во время же великого славословия, когда песнопение, начавшись довольно тихо и умиленно, но постепенно усиливаясь со слов: «Господи, прибежище был еси нам в род и род» (Пс. 89, 2), развертывается уже во всей силе и величии, слова эти, видимо, по душе приходящиеся сим подвижникам, отрекшимся от мира, ударяют по самым живым струнам их сердец, и вот на них они отводят свои души!..

Всенощная кончилась в половине двенадцатого ночи. От бессонных ли ночей в дороге или вообще от непривычного утомления, во время чтения кафизм и канона одолевал меня сильный сон, и с большим трудом, с отдыхами даже, мог я достоять до конца всенощной.

Утром 9 мая раннюю обедню стоял я в скитской церкви, где и удостоился приобщиться Святых Христовых Таин. Пение здесь уже не имеет той силы и энергии, как в монастыре, не чувствуется в нем столь сильного подъема душевного, но зато в нем ощущается некая умиленность и слышатся как бы стоны скорбящей по Небесному Отечеству души.

Литургию служили все скитские иереи соборне во главе со скитоначальником аввою Варсонофием. Ради ли молитвы святых старцев, совершавших литургию, или по молитвенному ходатайству Ангела Хранителя, святителя Николая и в Бозе почивших старцев: Льва, Макария и Амвросия, — Господь даровал мне дух благодатного умиления. Легко бывает тогда молиться и испрашивать себе у Бога милости.

Стыдно было мне и неловко обнаруживать перед благоговейно настроенными старцами свое греховное состояние. Но вот я подумал, что человек я мирской, грешный, многими окалявший душу беззакониями, что мне необходимо сердечное сокрушение и слезы о грехах, и что если в эти святые минуты я не обнаружу их и не исповедаю беззакония своя Господеви, то буду потом глубоко сожалеть: смущение мое рассеялось, и я дал свободу своим сердечным чувствам. Каждое слово, каждый возглас возбуждал и усиливал во мне чувство покаяния. Скоро и незаметно настал момент Святого Приобщения. «Помолитесь о мне грешном, святые отцы и братия, и попросите милостивого Бога о прощении моих прегрешений», — произнес я мысленно, кланяясь им низко от святого амвона. С чувствами грешного человека и надеждою на великое милосердие Божие принял я Святые Тайны из рук досточтимого старца Варсонофия.

Легко-легко после этого сделалось у меня на душе. Никогда я не принимал Святых Таин с таким чувством, с таким желанием, как здесь, в скитской церкви. Видно, благодатные молитвы священнослужителей низвели на мою грешную душу такую благодать небесную!

По окончании святой службы все скитские отцы приходили под благословение аввы Варсонофия. Умилительное зрелище при этом представилось моим взорам: они просили благословения у старца, становясь на колени.

Любвеобильный авва после этого пригласил всех, сослуживших святую литургию, к себе на чай, вместе с ними также и мою худость. Невинными шутками и рассказами развлекал и увеселял старец пришедших гостей. Хорошо быть среди такого общества: глядя на такие образцы совершенства, делаешься лучше. Подкрепивши себя чаем и поблагодаривши хозяина за любовный прием, вышел я из скита, направляясь к монастырю.

Воспоминания Богомольца
Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»