Принимающий вас к сердцу
Уча, как жить, отец Амвросий не докучал наставлениями. Но часто точно вскользь брошенное замечание оставалось навсегда в мозгу и становилось правилом жизни, в котором никогда не пришлось раскаиваться. Он всякое действие и всякое намерение сейчас же оценивал соответствующим словом закона, и все становилось ясно.
Мне кажется, что когда к нему приходили с грехом, он потому не томил упреками, что слишком сильно верил и в возрождающую благодать, и в ту искру Божию, которая достаточно томит душу страданьем за всякую неправду. И он питал в человеке не отчаянье как следствие известного проступка, а общее покаянное чувство и смирение, которое сознает, что без особой помощи Божией тщетны наши лучшие стремления, что наши усилия — не средство, а условия спасения. Но чего он требовал строго — полного повиновения Церкви. Например, он настаивал, чтоб я соблюдал посты. Отчасти по избалованности, отчасти оттого, что было трудно делать это дома, когда все ели скоромное, я этого не исполнял, и это, кроме вреда, мне ничего не приносило.
Как запыленные деревья после освежающего дождя становятся чисты и бодры, так же действовало на человека общение с отцом Амвросием. Вы были окружены у него таким горячим сочувствием, таким благоволением, что это, давая вам счастье, делало и вас лучшим, потому что истинное сочувствие как-то само возвышает душу тех, кому оказано, и заставляет их строже проверять себя.
И вот, чувствуя на себе такое отношение отца Амвросия, я говорил с ним, рассказывая ему мои планы и желания и обсуждая, как чего достичь.
Ему можно было рассказать все; он все, относящееся до человека, принимал к сердцу. Когда я сказал ему, что мне очень нравится английская гигиена и что я хочу устроить себе такой душ, чтобы без помощи других обливаться из него, он сам мне объяснил, как его устроить. Он разобрал со мною расписание моего дня, назначил количество сна.
Когда я ему рассказал о том, что стараюсь вести книжечку разграфлённую, по методе Франклина, с именами моих недостатков и с отметками всякий день, в каком из них я провинился, он велел её бросить. Он находил, что она развивает самодовольство и что гораздо лучше простое сознание своей негодности и ежечасное понуждение себя к долгу. Тут он сказал слово, которое я часто слышал от него: «Живи попроще, живи попроще».
Сообразуясь с порывистостью моей природы, он в нескольких в разное время сказанных фразах оставил мне предостережения на всю жизнь. И часто потом, по живости своей попав впросак, я с грустью и раскаянием вспоминал его заботливость.
Воспоминания Е. Н. Поселянина
Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»