Аудио-трансляция: Казанский Введенский

Ду­шу спас­ти – не ла­поть сплес­ти.

прп. Лев

Каж­до­му из нас бо­лее долж­но за­бо­тить­ся о се­бе са­мом, о сво­ей ду­ше и о собствен­ной поль­зе ду­шев­ной, по­то­му что, по сло­ву Апос­то­ла, каж­дый из нас сам о се­бе воз­даст сло­во Бо­гу. У нас же пу­та­ни­ца от­то­го и про­ис­хо­дит, что мы все бо­лее склон­ны к вра­зум­ле­нию дру­гих и ста­ра­ем­ся не толь­ко убе­дить, но и ра­зу­бе­дить и до­ка­зать мно­го­раз­лич­ны­ми ар­гу­мен­та­ми.

прп. Амвросий

Все ос­та­вим на суд Бо­жий и пре­да­дим заб­ве­нию, за­бо­тясь толь­ко о сво­ем спа­се­нии; так пос­ту­пая, мо­жем об­рес­ти и мир ду­шев­ный, ос­тав­ляя свои пре­тен­зии на дру­гих. Ес­ли они не так действу­ют, то они за свои действия бу­дут от­ве­чать. Мы же по­за­бо­тим­ся о се­бе – и дов­ле­ет нам.

прп. Амвросий

Память Преподобного Амвросия старца Оптинского Неделя 18-я по Пятидесятнице

Когда замечательный русский философ, мыслитель, публицист Константин Леонтьев Промыслом Божиим после пребывания на Афоне попал в Оптину пустынь, то его духовные отношения со старцем Амвросием наладились не сразу. «Отец Амвросий мне чрезвычайно понравился, –вспоминал писатель, — но я все-таки в течение пяти лет не получал от него тех утешений, которые получал от более сурового о. Иеронима Афонского. А душевная моя жизнь была очень сложная, трудная, очень запутанная... Ужаснее всего было то, что надо было говорить о. Амвросию все кратко, все только в окончательном выводе, без всяких объяснений. И это была мука — после Иеронима, который со мной беседовал, расспрашивал, объяснял, богословствовал, — слышать всякий раз: «Вы покороче; я утомлен; я очень слаб, Вы без предисловий; ждет игумения; ждет одна купчиха-вдова уж третий день. Покороче!»

Но однажды, ожидая в приемной встречи со старцем, Константин Леонтьев взмолился всем сердцем: «Господи! Наставь же Старца так, чтобы он был опорой и утешением! Ты знаешь мою борьбу!» И произошло чудо в их отношениях. «Отец Амвросий на этот раз продержал меня долго, успокоил, наставил, и с той минуты все пошло совсем иначе. Я стал с любовью его слушаться, и он, видимо, очень меня любил и всячески утешал. И вот с тех пор я лет 12–13 прожил под его руководством и видел от него столько добра, столько любви, столько тонкого понимания и сердца моего и потребностей моих, что и выразить не могу!»

Святые открываются не сразу. Нужен труд и самого человека, чтобы смириться, предаться воле Божией, поверить старцу.

И вся Россия поверила старцу Амвросию. Он никуда не выходил из своей келии, а на его порог приходили тысячи тысяч. Не хватало извозчиков от Калуги до Козельска, все гостиницы оптинские были забиты, а он, не торопясь, кропотливо развязывал самые запутанные сердечные узлы, накладывал пластырь любви на гнойные душевные раны. Его любовь не знала границ, не видела рангов и сословий... В толпе перед хибаркой, переминаясь с ноги на ногу, стояли вместе тамбовский крестьянин и московский купец, нищая и знаменитая актриса.

Что сюда так сильно влекло людей? Желание поделиться со старцем своей радостью, каким-то жизненным успехом, счастьем, удачей? Да, конечно, это так... Но чаще в старческую дверь настойчиво стучались те, кто уже не мог терпеть жизненную боль, те, кто потерял все, кроме маленькой искры надежды. Слезы и скорбь, тупик и уныние, крах, кризис, сердечный коллапс приводили как поводыри несчастных людей в тихую обитель на берегу Божией реки.

Здесь кающиеся русские люди отхаркивали грех как кровь после драки. Здесь раздувались потухшие угли человеческой совести. Здесь из сердца с болью и стоном вынималась страшная заноза неверия, пустоты, страха!

Каждый из нас знает, как трудно утешить человека в его горе, как порой невозможно подобрать нужные слова, чтобы ободрить, обласкать, обнадежить ближнего. Старец Амвросий очень хорошо понимал, что утешить скорбящего — это не значит упразднить его страдание. Неизлечимую болезнь или утрату близкого человека невозможно упразднить. Утешать — это помогать страдать! Научать человека нести страдания без ропота, принимая его как из руки Всевышнего Промысла.

Преподобный Максим Исповедник говорит, что «твердая уверенность в надежде обожения человеческой природы — это вочеловечение Бога, которое настолько соделывает человека богом, насколько Бог стал человеком». И, комментируя эту мысль прп. Максима, авва Иустин Сербский добавляет, что если Бог смотрел на мир человеческими глазами, то, соответственно, обоженный человек может увидеть мир глазами Бога. Святой человек, стяжавший благодать, «будет на мир смотреть святыми глазами Духа Святаго». 

Преподобный Амвросий умел смотреть на мир глазами Бога. Глазами любви, сострадания, сочувствия, понимания и надежды. Он отдал всего себя без остатка людям. В буквальном смысле истощил себя, забыл о себе, всего себя посвятив этим странным, необычным, запутавшимся, болящим, отчаявшимся, заблудившимся, плачущим, потерявшим путь людям. Он умел рассмотреть красоту в любом человеке.

Игумен Тихон (Борисов)