Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

Что тя­же­ло ста­ло жить, не пе­ча­луй­ся, не уны­вай и не сму­щай­ся! Нель­зя юно­му пе­реп­лыть бур­ное мо­ре страс­тей без вол­не­ний и стра­ха еже­час­но уг­ро­жа­ю­щей по­ги­бе­ли. Но это все вре­мен­ное: стих­нет и бу­ря, и заб­ле­щет крас­ное сол­ныш­ко, и дос­тиг­нем уют­но­го, ти­хо­го, веч­но зе­ле­не­ю­ще­го ос­тров­ка. Толь­ко по­тер­петь на­до!

преп. Анатолий

Нуж­но не ма­ло­ду­ше­ст­во­вать. Ведь без ис­ку­ше­ний не про­жи­вешь: кто есть, иже по­жи­вет и не уз­рит смер­ти (Пс. 88, 49), т.е. ис­ку­ше­ния? Ис­ку­ше­ние до­ро­го тем, что со­де­лы­ва­ет тер­пе­ние, тер­пе­ние – ис­ку­с­ство. Не будь ис­ку­ше­ний, мы и ос­та­лись бы не­ве­жа­ми глу­пы­ми. Бу­дем же об­ви­нять в сво­их бе­дах се­бя, а не дру­гих.

преп. Анатолий

Сво­бо­да су­ществ ра­зум­ных всег­да ис­пы­ты­ва­лась и до­се­ле ис­пы­ты­ва­ет­ся, по­ка ут­вер­дит­ся в доб­ре. По­то­му что без ис­пы­та­ния доб­ро твер­до не бы­ва­ет. Вся­кий хрис­ти­а­нин чем-ли­бо да ис­пы­ты­ва­ет­ся: один бед­нос­тию, дру­гой бо­лез­нию, тре­тий раз­ны­ми не­хо­ро­ши­ми по­мыс­ла­ми, чет­вер­тый ка­ким-ли­бо бедстви­ем или уни­чи­же­ни­ем, а иной раз­ны­ми не­до­у­ме­ни­я­ми. И этим ис­пы­ты­ва­ет­ся твер­дость ве­ры, и на­деж­ды, и люб­ви Бо­жи­ей.

преп. Амвросий

Вторник Светлой седмицы Память убиенных братий (после панихиды)

Бывают события, которые словно пропарывают ткань времени. Каждый раз, приходя к памяти этого дня, мы становимся пред судом открытой ими правды, словно упираемся в громаду отвесной скалы, и должны приложить усилия, чтобы, взбираясь с трудом по ее скалистым уступам, достичь соблюдаемых там Господом возвышенных смыслов и чувств.

В предшествующие дни мы старались прочувствовать великий подвиг Христа. И если кому-то удавалось раскрыть свое сердце скупым словам Евангелия или скорбных песнопений Церкви, то они впускали его в другую реальность. И очи веры созерцали внутренние смыслы когда-то бывшего.

В эти пасхальные дни мы не празднуем памяти святых, чтобы дать место самому Воскресению Христову. Но Евангелие оставляет за завесой неведомого само это событие. Мы видим жен, шедших плакать над телом своего Учителя, ангела, сидящего на отваленном камне. Мы видим учеников, бежавших ко Гробу и нашедших его пустым. Их глазами мы видим, их трепещущим сердцем мы прикасаемся к непостижимой тайне Воскресения.

О, как нужны нам свидетели, испытавшие на себе силу Воскресшего! И сегодня мы приходим к мученикам, к нашим современникам, и просим их: «Расскажите каково оно, это чудо?»

Но вы скажете: мы не видим их, из тишины склепов не слышно ничего. Если так, то пускай вопиют сами камни их надгробий. Спросим их: «Скажите нам, гробные плиты, чьи тела заключаете вы в своих мрачных объятиях?» Они ответят: «Три камня воздвиг на этом месте Господь, чтобы возвещать о Своей Победе над смертью. Здесь храним мы принявших смерть на святом послушании. Нам поручено соблюдать до времени Богом избранные сосуды благодати. Страдавшие со Христом, они Им и прославляются. А мы скрываем от равнодушных и недостойных, но со всей очевидностью являем всем ищущим с верой тайну их мнимой смерти

Смотрите, сколько народу собрали мученики! Среди стоящих здесь очень много таких, кто считает этих, будто бы мертвых, гораздо более живыми, чем многих окружающих себя. Тайна их преображенного ново-бытия для них и не тайна вовсе, а явная часть их жизни...

Хочется, что бы пришли сюда скептики, пришли сомневающиеся. Возможно, прикоснувшись к этим камням, как кровоточивая жена к ризе Спасителя, они почувствуют исшедшую на них силу, уразумеют исцеляющий раны их неверия, ток Божественной Любви.

Но это сейчас, а тогда, в то Пасхальное утро 93 года, было все совсем иначе. Трудно представить, тяжело даже вспомнить тот ледяной холод, вдруг дохнувший из преисподней после ночной литургии. В одно мгновенье праздник обернулся к нам другой стороной. Как мало стало в нем от обычных Пасхальных дней, залитых ликованием и детской радостью, словно приблизившимся и неопаляющим солнцем. Вдруг стало явственным незримое столкновение, непрестанно идущее в духовном мире. Мы увидели, какую жертву приходится платить за эту привычную радость.

За один день возрождающаяся обитель шагнула из своих младенческих пелен, повзрослев на многие годы.

Из Писания мы знаем, что со своими избранниками Господь заключал особый Завет, как некое обетование. Таковы заветы с Ноем, Авраамом, Иаковом. Подобный Завет верности был заключен и с Оптинскими старцами. Краеугольными камнями его были смирение, хранение ума, жертвенная любовь и простота. И многие мученики и исповедники среди жесточайших гонений сохранили ему верность.

Когда же наступило время собирать камни, и монастырь передали Церкви, живость этого Завета гудела в сердцах, как высоковольтный ток в проводах. Но годы шли, и потребовалась новая жертва, что бы напомнить о том, что Завет – это огнь, он не может пребывать, не пламенея!

Господь избрал тех монахов, которым удалось не просто уйти от мира в поисках живого Бога, но носить Его в себе через постоянную жертву ума. Всю жизнь свою они превратили в шествие на Голгофу, стояние у креста. Разве за этим не должно было последовать воскресения? А перед их мученическим подвигом Он обновил Его со-бытие в них через Причащение Святых Тайн.

Господь непрестанно созидает Свою Церковь. Непрестанным чудом Он ведет ее чрез чермное море страстей, чрез кромешные пропасти отчаяния и смерти.

Так и в тот день, пока ничего не подозревающие люди, насладившись встречей с Воскресшим Христом, разошлись по домам и кельям, Он Сам готовился еще страдать, еще раз умирать ради Любви… Да, очевидцам тех событий было дано узреть часть страданий Христовых! Он Сам умирал в их телах. В их ранах незримо сияло Его уязвленное Тело. Но среди умирания Неподвластный смерти благоухал вечной Жизнью. И когда ритуальный меч исторг монашеские души из изнуренных подвигами тел, Великий Первосвященник приносил в жертву Своих возлюбленных сынов, трех непорочных агнцев. Вся Оптина освятилась, вся стала единым жертвенником Божиим.

Потеря обернулась величайшим даром, умаление обернулось высочайшей честью! Тьма преисподней лишь сильнее выявила неподвластный ей свет. Сама смерть, как служка, облекала их души в светолепные одежды уневещения Христу. А дьявол? Через явление смерти он думал утвердить здесь свой престол и глумиться над всем Божиим. Хотел насладиться людским страхом, отчаянием, ропотом на Бога, перечеркнуть радость Пасхи.

Он вторгся в монастырь, бряцая страшным оружием, украшенным ритуальными шестерками, сатанинскими именами. Но орудие смерти, обагренное кровью мучеников, испугало лишь его самого.

Не только их души были огненно-неприступны для ада, но и оставшиеся на земле тела не могли быть источником отчаяния. Их телам предстояла столь явственная, столь ощутимая благодать, что около гробов невозможно было плакать.

Нельзя сказать, что скорбь ушла. Нет, она опутала все вокруг, как колючей проволокой, но стянутое трагедией духовное тело обители мироточило благодатью. Если Владыка Христос лежит во гробе с убиенными за Него, то Он делает это добровольно. И поэтому все вокруг исполняется светлым духом Его Победы, незаходимым светом Его Воскресения!

Игумен Филипп (Перцев)