Память художника и иконописца иеромонаха Даниила (Болотова)
Среди художников XIX века привлекает внимание необычным жизненным путем и столь же необычным художественным наследием Дмитрий Михайлович Болотов. Известный в 1860-80-е годы петербургский художник-портретист, завершил свою мирскую жизнь 19 декабря 1886 года, поступив послушником в Оптину пустынь, а через несколько месяцев уединился в Иоанно-Предтеченском скиту этого монастыря. В результате такого решительного шага художественный мир забыл про него, но на выбранном пути он оказался нужным звеном в строительстве земного храма, обращенного к невидимому Богу, к иной, высшей реальности.
Дмитрий родился в имении деда по матери, в деревне Барыковке Епифанского уезда, 9 марта 1837 года и через день был крещен в ближайшей церкви села Бахметьева. Его отец, Михаил Павлович, внук крупнейшего экономического писателя XVIII века А.Т. Болотова. Мать, Александра Дмитриевна, урожденная Бибикова, занималась вместе со своей незамужней младшей сестрой образованием детей и имела большое влияние на их нравственное воспитание.
У Дмитрия, самого старшего, было еще трое сестер и брат: Мария, Евгений, Софья и Елена. Ближе всего ему по возрасту и по душевной созвучности была Мария. Ее мечтательно-мистические настроения художник вспоминал на склоне лет. Характерным примером их душевной направленности может служить один из детских снов Дмитрия, записанный в Оптиной игуменом Варсонофием. «Вижу однажды во сне, что ангел берет меня и уносит с собой на небо. Поднимаясь с ангелом, я вижу нашу деревню, дом, сад и как они уменьшаются по мере того, как мы поднимаемся все выше и выше. „Куда это ты несешь меня", – спрашиваю я ангела, а тот отвечает: „К Богу!" Но вот мы прилетели к какому-то великому дубу, который лежал на воздухе, и остановились около него для отдыха. В это время, я вижу, к дубу идет какой-то старец величественного вида. Я спрашиваю ангела: „Это кто?“ – „Это Бог!“ – отвечает ангел, и я проснулся»
Мария первая сознательно встала на путь монашеского служения, которым впоследствии пошли почти все члены этой семьи. С 1867 года она была насельницей Аносина Борисоглебского монастыря, где предавалась аскетическим подвигам, и даже в своем рвении не всегда могла соотнести добровольную аскезу с ограниченными человеческими возможностями. В 1890-е годы она уже под именем матери Макарии перешла в Шамординский Казанский монастырь, где и скончалась, приняв схиму.
Другая сестра Дмитрия, София, после долгих лет поисков смысла жизни встретила оптинского старца преподобного Амвросия и сразу приняла его духовное руководство. Стремясь к монашеской жизни, она просила на это благословения, но вместо ухода в монастырь старец велел ей вступить в брак. Безропотно подчиняясь воле старца, София несколько лет ухаживала за больным мужем и в то же время помогала в хозяйственных делах по подготовке создания женской общины вблизи деревни Шамордино, расположенной недалеко от Оптиной пустыни. Смерть мужа Софии освободила последнюю для другого служения. Старец Амвросий благословил ее возглавить новую общину. Недолго пришлось поработать матери Софии на этом поприще: она скончалась в начале 1888 года, но успела обрести милость у Бога.
Брат Евгений подвизался в сане рясофорного монаха в Свято-Троицком Лютиковом монастыре, что под Калугой.
У Дмитрия с детства открылись способности к рисованию, но для получения им образования обедневшей семье нужна была помощь. Необходимую материальную поддержку и оказал Василий Алексеевич Бобринский.
Годы учения Дмитрия в Академии художеств (1854-1865) пришлись на переломный период в жизни Академии. Утверждается новый устав, в котором больше места отводится общеобразовательным предметам. Болотов вышел из Академии со званием классного художника 3-й степени. Участвуя в ежегодных выставках, в 1868 году он удостоился звания художника 2-й степени и еще через два года – первой. Подчеркнем, что, вопреки распространенному мнению, Болотов не был академиком живописи, а только претендовал на это звание в 1876 году, выставляя живописный портрет И.К. Айвазовского и два женских портрета, написанных пастельными карандашами. Убедиться в этом легко, просмотрев ежегодные официальные печатные отчеты Академии художеств.
Двадцать лет проработал Болотов в Петербурге, став известным портретистом. По свидетельству владыки Трифона (Туркестанова), «он был замечательный портретист, он учил рисованию великих князей и княжон. Он в миру жил, как монах, от всякого нецеломудренного предложения он всегда отказывался». Из многих дневниковых записей самого Болотова видно то же: «Люби братий, и всю злобу и гнев и ненависть сосредоточь на грехе и отвергай его. Всё созданное Богом – добро зело, и никого нельзя хулить или осуждать, ни тварь, ни промысел, ни крест свой…»
Совсем молодым Дмитрий посетил известного тогда восстановителя Реконьской пустыни отца Амфилохия, который предсказал ему жизнь в монастыре. Основная тема его сохранившихся дневников (крайние даты: 1856-1879 годы) – благочестивые размышления. В это же время Дмитрий Михайлович начинает писать иконы, придерживаясь усвоенной в Академии живописной техники. Очень часто в записях он обдумывает, взвешивает преимущества иноческой жизни. Поэтому нет неожиданности в том, что, познакомившись с преподобным Амвросием и узрев в нем тот самый дуб на пути к Богу из своего детского сна, Болотов окончательно решился уйти в монастырь.
Десяток лет он жил в скиту Оптиной пустыни на добровольном послушании, в 1899 году был пострижен в монашество, а в январе 1900 года становится иеромонахом. Послушание у него было – писание икон (иногда просто написано – «живопись»), и хотя он и служил соборне, но в документах отмечается, что к церковной службе он не способен, У него был дар проповеди, и Старец нередко посылал к нему на исповедь столичных паломников – распутывать хитросплетения интеллигентного ума, Часто его благословляли для этих же целей посещать с душеспасительными беседами усадьбы некоторых оптинских богомольцев.
Иконопись отца Даниила почти всегда не традиционна – масло по холсту. Но это не мешает восприятию его художественных произведений верующими. Оптина пустынь того времени соединяет в себе огромное духовное делание с внутренней свободой в выборе формы.
Есть два свидетельства о воздействии икон работы отца Даниила. В одной скитской келье духовный писатель С.А. Нилус «был поражен, точно небесным видением, образом «Нерукотворного Спаса», прямо против входной двери сверкнувшим на меня своею лампадой.
– Откуда у Вас такая красота?
– Работа отца Даниила.
Надо было видеть этот Божественный лик, эти Божественные очи, проницающие в душу, чтобы понять сердцем, что не одна кисть отца Даниила воспроизвела эту святыню, а что кисти этой сила и вдохновение даны были свыше: человек от себя, одним своим искусством не мог бы создать такой красоты небесной.
– У меня на исповеди и совете была одна монахиня, сказал мне отец Ф. – Монахиня эта сердцем ожесточилась до того, что решила снять с себя мантию и вернуться в мир. Как ни уговаривал я ее, как ни убеждал, она стояла на своем и меня слушать не хотела. Я упросил ее остаться одной в келье и помолиться перед этим образом. Когда я вернулся к ней, то застал ее в слезах, и от ее страшной решимости не осталось и следа.
Я опять взглянул на этот пречистый лик и едва мот оторвать взгляд от этого благодатию вдохновленного изображения: и самому окаменелому сердцу, правда, немудрено было перед ним раствориться»
Про другую икону пишет В.П. Быков, посетивший Шамординский монастырь и в нем хибарку матери Софии, сохранявшуюся в монастыре в память о первой настоятельнице. В хибарке ничего не менялось после ее смерти. «Направо от входа висит очень много картин, написанных Болотовым, но из них особенное внимание приковывает картина Богоматери с Божественным Младенцем на руках.
Из работ отца Даниила оптинского периода наиболее известны портреты монахини Софии (Болотовой) и Амвросия Оптинского, причем старца Амвросия отец Даниил писал несколько раз. В отличие от портретных изображений XVII века, передающих лицо в условно обобщённом виде в зените его земной жизни, портреты Болотова реалистичнее и, главное, духовно значительнее – как будто его модель стоит на пороге преображения плоти. Сложнейшая задача – передать святость изображаемого (как она чувствовалась автором) – решалась им с убеждающей достоверностью.
Сразу после поступления в монастырь Дмитрий Михайлович организовал обучение живописи в Шамординском монастере, где им была устроена иконная мастерская. Под его руководством и им самим была расписана больничная Владимирская церковь, единственный из храмов Оптиной, разрушенный до основания. Можно только предполагать, что список библейских тем в бумагах отца Даниила относится к несохранившейся росписи этого храма.
Известно также увлечение художники фотографией. Его фотоснимки пустыни и скита использовались в качестве иллюстраций издательством монастыря.
В последний год жизни отец Даниил постепенно слабел, незадолго перед смертью он выражал желание принять схиму. Но на вопрос скитоначальника старца Варсонофия, сможет ли он в случае выздоровления окончательно уединиться в молитвенном общении с Богом и прекратить проповедническую деятельность, чистосердечно ответил, что не сможет. Так и было решено, что отец Даниил не готов к схиме. По свидетельству владыки Трифона (Туркестанова), перед самой смертью отец Даниил прощался с братией.
На вопрос «не страшно ли ему умирать?» – он выказывал полное спокойствие перед уходом к Господу. «Не страшно встречать смерть, а радостно: вот если бы Он нас гнал, тогда было бы другое дело!..»
Скончался иеромонах Даниил 25 ноября 1907 года. По желанию родственников похоронен он не в скиту, а около алтаря Введенского собора в монастыре.
Источник: Оптинский альманах