Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

Ес­ли очень за­це­пят те­бя, ска­жи се­бе: „Не сит­це­вая, не по­ли­ня­ешь".

преп. Амвросий

Сми­ре­ние сос­то­ит в том, что­бы ус­ту­пать дру­гим и счи­тать се­бя ху­же всех. Это го­раз­до по­кой­нее бу­дет.

преп. Амвросий

Кто ус­ту­па­ет, тот боль­ше при­об­ре­та­ет.

преп. Амвросий

И зачем эти «длинные» службы?

Сам игумен совершал Божественную службу при строгом благоговении, которое соблюдалось во время четырехчасового бдения; царствовала глубокая тишина и слышны были только одни церковные молитвы.

Я видел в течение одного месяца несколько таких всенощных бдений в трех пустынных обителях: на Белых Берегах, в Святых Горах и здесь, в Оптиной пустыни, и ни одно не показалось мне утомительным, несмотря на свою продолжительность: это происходило частью от глубокого внимания священнослужителей, от ясного чтения и приятного пения ликов по их древним пустынным напевам, частью же от самого разнообразия, с каким благоразумно положили опытные отцы совершать сии долгие службы, собственно для того, чтобы священными обрядами и попеременным чтением и пением благоговейно поддерживать внимание молящихся.

Таким образом, кроме благолепных выходов полным собором из алтаря на средину храма, для литии, благословения хлебов и для величания праздника, при неоднократном каждении диаконов, есть еще умилительные пустынные порядки. По окончании вечерни, пред началом шестопсалмия, погашают все свечи и лампады, так что вся церковь погружается в священный сумрак, и слова псаломные, тихо произносимые, как бы просиявая огненными чертами из сего мрака, глубоко напечатлеваются в сердце слушателей; потом, при окончании кафизм, мало- помалу начинают опять возжигать свечи в паникадилах пред иконостасом, пока, наконец, в полном блеске воссияет весь храм возжжением главного хороса, или паникадила, в минуту величания.

Чтение поучений отеческих после первой кафизмы Псалтири дает отдых вместе душевный и телесный, если мы только хотим внимать сим поучениям, ибо во время их дозволено садиться, равно как при чтении самих кафизм и паремий, и это троекратное сидение расположено таким образом, чтобы братия могла отдыхать в продолжение службы; посему и не утомляются ею внимательные, особенно знающие ее обычный порядок, если даже и не каждое слово доходит до их слуха; напротив того, люди, не приучившие себя с молодых лет к следованию за Божественною службою, скучают и утомляются ею, хотя бы и ясно доходили до них слова молитв, потому что для не разумеющих они будут как кимвал бряцающий и медь звенящая (ср.: 1 Кор. 13, 1), по выражению апостола; они чувствуют себя как бы потерянными в этом безбрежном для них море неведомого чтения и пения, хотя и на родном наречии. Чья же тут вина, Церкви или их собственного к ней невнимания?

Да простится мне одно сравнение, быть может, недостойное высокого предмета, о котором говорю, но употребленное мною здесь для лучшего уразумения моей мысли. Люди, неопытные в музыке, особенно в италианской, с первого раза не находят большого удовольствия в зрелищах, соединенных с такого рода музыкой, и готовы удалиться, если бы не боялись показать себя пред другими несведущими; но когда они к ней привыкают и им уже известны, от частого повторения одного и того же представления, весь его ход и лучшие части, то уже они не скучают его продолжительностию и согласны присутствовать на оном ежедневно.

Что если бы хотя малую долю такого усердия к увеселению светскому, весьма недавно занесенному к нам из чужой земли, мы уделили, с тою же внимательностию, священному пению ликов накануне церковных праздников, которое искони перешло к нам в наследие от предков! Принудив себя несколько вначале, чтобы вновь приобрести утраченный нами навык, мы бы, конечно, опять в короткое время привязались к священным звукам, в которых отзывается нашему сердцу не одна только Церковь, но и неразлучная с нею Святая Русь: отечественное возобладало бы вновь над иноземным, и тогда навечерия празднеств достойны были бы для нас тех великих событий нашего искупления, о которых они должны нам напоминать.

По окончании всенощной отец Макарий, прощаясь, сказал мне, что он испросил у настоятеля дозволения отслужить в скиту раннюю обедню, дабы я не лишен был утешения присутствовать при Божественной службе в их скиту; меня тронуло такое снисхождение к пришельцу со стороны людей весьма строгих к самим себе, но это было выражением их христианской любви.

Фрагмент воспоминаний Муравьева А. Н.
Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»