Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

Мы, бед­ные, лю­бим свои страс­ти, ува­жа­ем их; и ка­кое ж воз­да­я­ние от них по­лу­ча­ем? Му­че­ние со­вес­ти и том­ле­ние ду­ха.

преп. Макарий

Не­об­хо­ди­мо пе­ре­ехать за гра­ни­цу сво­их страс­тей – то есть из­ба­вить­ся от них со­вер­шен­но и за­ме­нить их на про­ти­во­по­лож­ное – на доб­ро­де­те­ли. Ког­да пе­ре­ез­жа­ют нас­то­я­щую гра­ни­цу, то не­об­хо­ди­мо иметь с со­бой пас­порт. Так и по­беж­дая страс­ти, мы по­лу­ча­ем как бы но­вый вид – пас­порт для Жиз­ни Веч­ной.

преп. Варсонофий

Долж­но бо­ять­ся не хо­ле­ры, а тяж­ких гре­хов, ибо смерт­ная ко­са ско­сит че­ло­ве­ка как тра­ву и без хо­ле­ры. А по­се­му все упо­ва­ние свое воз­ло­жи­те на Гос­по­да Бо­га, без во­ли Ко­е­го и пти­цы не уми­ра­ют, коль­ми па­че че­ло­век.

преп. Антоний

Князь у старца Часть 1 «Глубоко и просто»

Глядя на эту массу верующего народа, я видел в ней одновременно сочетание грубого невежества и темноты с глубочайшей мудростью. Эти темные люди знали, где Истинный Врач душ и телес: они тянулись в монастыри, как в духовные лечебницы, и никогда их вера не посрамляла их, всегда они возвращались возрожденными, обновленными, закаленными молитвой и беседами со старцами.

Князь Н. Д. Жевахов

Я вновь чувствовал себя в родной обстановке, среди людей, какие были столь чужды мне по уровню своего развития, но так близки и дороги по вере. И так же, как и раньше, мне хотелось остаться навсегда в любимой Оптиной пустыни, чтобы начать новую, осмысленную жизнь, жизнь по уставу мудрейших людей, столь отличную от мирской жизни, изгнавшей самую мысль о спасении души, о нравственной ответственности и загробной жизни. И никогда еще эта мирская жизнь не угнетала меня больше, как в эти моменты соприкосновения с «настоящею» жизнью; никогда еще мои мирские дела и занятия не казались мне менее нужными, чем в эти моменты возношения души к Богу.

Прп. Анатолий мл.

Вдруг толпа заволновалась; все бросились к дверям кельи. У порога показался отец Анатолий. Маленький сгорбленный старичок, с удивительно юным лицом, чистыми, ясными, детскими глазами, отец Анатолий чрезвычайно располагал к себе. Я давно уже знал батюшку Анатолия и любил его. Он был воплощением любви, отличался удивительным смирением и кротостью, и беседы с ним буквально возрождали человека. Казалось, не было вопроса, которого бы отец Анатолий не разрешил; не было положения, из которого бы этот старичок Божий не вывел своей опытной рукой заблудившихся в дебрях жизни, запутавшихся в сетях сатанинских... Это был истинный старец, великий учитель жизни. При виде отца Анатолия толпа бросилась к нему за благословением, и старец, медленно протискиваясь сквозь толпу народа, направился к крестьянам, ожидавшим соборования, и приступил к таинству Елеосвящения. Я улучил момент, чтобы просить отца Анатолия принять меня наедине.

«Сегодня, в четыре часа, перед вечерней», — ответил на ходу отец Анатолий.

Было восемь часов утра. Я вернулся в гостиницу; затем прошел в главный храм, где началась поздняя обедня, после которой навестил настоятеля и начальника скита Оптиной. Все они были моими старыми друзьями, родными, близкими мне по духу людьми.

В четыре часа я вошел в келью отца Анатолия.

«Батюшка отец Анатолий, не разберусь я ни в чем, — начал я, — с детских лет я бессознательно тянулся в монастырь и уже не в первый раз стучусь и к вам, в вашу обитель; а все еще никак не могу развязаться с миром, и кажется мне, что я все больше и больше запутываюсь в сетях сатанинских... Боюсь я за свою душу... Откуда это влечение в обитель, какое делает мне жизнь в миру такой немилой, что хочется бежать из него, какое обесценивает в моих глазах всякое мирское дело, не позволяет мне, из опасения измены пред Богом, завязываться мирскими связями, заставляет жить между миром и монастырем, между небом и землей...

Если бы вы знали, как это тяжело, как трудно остаться чистым среди мирской грязи, как болезненны греховные падения и, даже безотносительно к ним, какою бессмысленною кажется мне мирская жизнь, когда сознаешь, что зиждется она на неверном фундаменте, что живут люди не так, как повелел Господь, делают не то дело, какое должны были делать... Иной раз бывает так тяжело от всяких противоречий и перекрестных вопросов, что я боюсь даже думать. Так и кажется, что сойду с ума от своих тяжелых дум...»

«А это от гордости», — ответил отец Анатолий.

«Какая там гордость, батюшка, — возразил я, — кажется мне, что я сам себя боюсь; всегда я старался быть везде последним, боялся людей, сторонился и прятался от них...»

«Это ничего; и гордость бывает разная. Есть гордость мирская — это мудрование; а есть гордость духовная — это самолюбие. Оно и точно, люди, воистину, с ума сходят, если на свой ум полагаются да от него всего ожидают. А куда же нашему уму, ничтожному и зараженному, браться не за свое дело? Бери от него то, что он может дать, а больше не требуй... Наш учитель — смирение. Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. А благодать Божия — это все... Там тебе и величайшая мудрость. Вот ты смирись, да скажи себе: «Хотя я и песчинка земная, но и обо мне печется Господь, и да свершается надо мною воля Божия...» Вот если ты скажешь это не умом только, но и сердцем, и действительно смело, как и подобает истинному христианину, положишься на Господа с твердым намерением безропотно подчиниться воле Божией, какова бы она ни была, тогда рассеются пред тобою тучи и выглянет солнышко, и осветит тебя и согреет, и познаешь ты истинную радость от Господа, и все покажется тебе ясным и прозрачным, и перестанешь ты мучиться, и легко станет тебе на душе...»

Я почувствовал, как затрепетало мое сердце от этих слов.

«Как глубоко и как просто», — подумал я.

Отец Анатолий между тем продолжал:

«Трудно было бы жить на земле, если бы и точно никого не было, кто бы помог нам разбираться в жизни. А ведь над нами Сам Господь Вседержитель, Сама Любовь... Чего же нам бояться да сокрушаться, зачем разбираться в трудностях жизни, загадывать да разгадывать... Чем сложнее и труднее жизнь, тем меньше нужно это делать. Положись на волю Господню, и Господь не посрамит тебя. Положись не словами, а делами. Оттого и трудной стала жизнь, что люди запутали ее своим мудрованием, что вместо того, чтобы обращаться за помощью к Богу, стали обращаться к своему разуму да на него одного полагаться. Не бойся ни горя, ни болезней, ни страданий, ни всяких испытаний — все это посещения Божии, тебе же на пользу. Пред кончиною своей будешь благодарить Господа не за радости и счастье, а за горе и страдания, и чем больше их было в твоей жизни, тем легче будешь умирать, тем легче будет возноситься душа твоя к Богу...»

продолжение следует...

Воспоминания князя Николая Давидовича Жевахова
Из книги «Оптина Пустынь в воспоминаниях очевидцев»