Оптина пустынь в 1911 году глазами валаамского паломника
Лариса Ивановна Алехина,
кандидат филолог. наук,
зав. сектором рукописных и старопечатных книг
Музея имени Андрея Рублева
Доклад прочитан на секции "Оптина Пустынь в истории России: опыт для будущего" во время работы Оптинского форума-2010
Немалую ценность имеют воспоминания о посещении Оптиной пустыни, но еще более важными представляются путевые записки, сделанные во время паломничества, в которых отражены непосредственные впечатления, не сглаженные временем, практически дословно переданы разговоры со старцами и братией, зафиксированы детали, смысл которых может открыться через годы. А если таким паломником оказывается к тому же монашествующий, то значение его записок трудно переоценить.
Такие записки оставил насельник Валаамского монастыря иеромонах Маркиан (Попов)[1], совершивший в 1911 году паломничество в Святую Землю и на обратном пути, наряду с Афоном и Ново-Нямецким монастырем, Почаевской и Киево-Печерской Лаврами, Глинской и Софрониевской пустынями, посетивший и Оптину пустынь[2]. «Много я увидел и услышал, – завершал он свой путевой дневник, – и молю Бога, чтобы оное послужило на пользу моей души и к стяжанию опытности и доброго рассуждения. Если же кто, читая сии мои записки, найдет что-либо неправильное или вредное, то смиренно прошу простить меня, Господа ради; я писал больше для своей памяти и для доброго воспоминания о пережитых впечатлениях».
Его заметки об Оптиной пустыни, куда он прибыл в канун праздника первоверховных апостолов Петра и Павла, представляют немалый интерес. Будучи уставщиком Валаамского монастыря[3], иеромонах Маркиан всегда отмечал особенности богослужений в других обителях. Так и здесь, о праздничном всенощном бдении он пишет: «Церковное богослужение шло чинно, пение было довольно стройное, пели нотное, партесное, стихиры Петру и Павлу пели по нотам довольно хорошо». Автор записок не случайно обращает внимание на особенности пения, так как в его родной обители, также как и в Саровской пустыни, по уставу которой жил Валаам, сохранялось древнее знаменное пение, сменившееся в других монастырях западноевропейским партесным. Далее он отмечает: «Седальны поют сидя, как и у нас; последнее величание поют все вместе на середине: священнослужители и клиросные, что выходит очень торжественно». Между кафизмами читали «поучение по-русски», как ему показалось, это было чтение из сочинений протоиерея Григория Дьяченко (1850-1903). Известно, что гомилии на темы Священного Писания этого духовного писателя и замечательного проповедника конца XIX – начала XX вв.[4] стали важным пособием для нескольких поколений пастырей, и судя по запискам иеромонаха Маркиана, не только в приходских храмах, но и в монастырях. Праздничную Литургию он посетил и раннюю, в обители, и вторую, в скиту. Обратил внимание на то, что скитская церковь Иоанна Предтечи уютная, вся украшена образами, большинство из которых в серебряных ризах. Отметил и особенности богослужения: «обедню пели на два клироса; после обедни был молебен св. апостолам Петру и Павлу».
В скит иеромонах Маркиан наведывается несколько раз, обходит вокруг него, отмечая, что он «пообширнее нашего Большого скита», осматривает кельи преподобного Амвросия, которые все «украшены картинами и фотографическими снимками, изображающими духовных мужей, и священные события, и знаменитые местности». С сожалением констатирует, что «Валаама, а также и чад его» здесь нет, хотя Оптина пустынь и Валаамский монастырь имели прочные духовные связи. Как известно, преподобный Лев (Наголкин), первый Оптинский старец, до прихода в Оптину пустынь несколько лет прожил на Валааме с одним из учеников преподобного Паисия (Величковского). А в середине XIX в. в Оптиной Пустыни скончался бывший настоятель Валаамского монастыря игумен Варлаам (Давыдов), отправленный сюда под начало в скит[5]. Могилу последнего и его «молитвенную клетушку на пасеке, куда он уединялся для молитвы и созерцания», иеромонах Маркиан осмотрел во время посещения скита. По краткой заметке об этом удивительном подвижнике трудно определить, от кого именно услышал автор предание: «Рассказывали старцы, что святой был игумен Варлаам, нестяжательный, молитвенный, жалостливый. Бывало, говорят, выйдет зимой из кельи, посмотрит на птичек, сидящих на деревьях, и со слезами начнет говорить: "Бедные птички сидят и мерзнут на холоде, а я-то, грешник, в теплой келье сижу и утешаюсь; бедненькие за меня страждут и мучаются; я согрешил – они страдают". И при этих словах горько заплачет». Возможно, здесь приведены слова того человека, который показал иеромонаху Маркиану эту могилку, передав сохранившиеся в пустыни рассказы о валаамском изгнаннике. Завершая свой небольшой очерк об игумене Варлааме, автор отмечает: «Это состояние души, по святому Исааку Сирину, очень высокое, когда человек жалеет всех и проливает слезы о всей твари».
Как и в других местах, путешественник уделил внимание и самым бытовым вещам, например, трапезе, начиная от интерьера, поразившего его своим благоукрашением, и кончая сменой праздничных блюд: «Трапеза прекрасная и вся сплошь расписана чудною живописью, на окнах стоят цветы. Особенно мне понравилась одна великая картина, на которой изображен повар Ефросин, дающий в сонном видении своему игумену 3 яблока. Изображен чудный райский сад, цветы, дивные растения, и написано очень хорошо и поучительно»[6]. Праздничную трапезу паломник оценил как «весьма хорошую»: «1-ое вроде заливного с разными приправами и все это с квасом развели и кушали как холодное, 2-ое борщ, 3-ье суп с осетриной, а 4-ое пшенная каша». Отметил особенности оптинского чина Панагии: «"Пречистую" не раздробляли, как у нас, а резал ножом сам архимандрит и резал на мелкие части, и "Чин о Панагии" не наш и не афонский, а какой-то иной».
Лето 1911 года было непростым временем для известной своим старчеством обители. Незадолго до этого, в мае, скончался преподобный Иосиф (Литовкин) и братия жила ожиданием выбора нового старца. «Скучают они все о почившем старце Иосифе, – записал иеромонах Маркиан. – Рассказывал мне брат Стефан, что старец Иосиф принимал больше с 9 час. утра и до 12 ч. дня, а потом обедал, отдыхал; далее принимал с 2-х час. до 5, т. е. до вечерни; и принимал просто, без различия, всех с любовию, но монашествующих принимал лучше и дольше с ними беседовал. Когда кто открывался ему, то он больше все молчал, только перебирал четки, что скажут, опять слушает до тех пор, пока человек не выскажет все, что у него на сердце, а сам никогда не заторопит человека и не смутит его». И завершил этот рассказ собственными наблюдениями: «Братия здесь по древнему обычаю открывается старцам на коленях».
По дороге из скита в монастырь паломник разговорился с одним из послушников, который «жалел покойнаго старца Иосифа, а про нынешняго старца о. Варсонофия отзывался не так восторженно, но говорил, что иной раз о. Варсонофий, бывает, и рассердится, проберет, а о. Иосиф был неизменно кроткий и любовный и умел утешать». Возникает эта тема и в разговоре с благочинным иеромонахом Феодотом, который сообщает, что вопрос о главном старце еще не решен: «Просили мы о. архимандрита Агапита[7], ученика покойного о. Амвросия, живущего у нас в обители на покое, чтобы он принял на себя это великое дело и потрудился на пользу других, но он отказывается, ссылаясь на старость и на свои телесные немощи. К отцу Варсонофию хотя братия наша и ходит, но не так как к покойному отцу Иосифу. Он, знаете ли, человек из военных, и сегодня вас хорошо примет, а завтра накричит или вовсе откажет в приеме. Уже и не знаем, кто у нас теперь в обители будет за главного старца».
На третий день своего пребывания в Оптиной пустыни, после ранней обедни, иеромонах Маркиан направился к преподобному Варсонофию (Плиханкову), который нес послушание скитоначальника. В ожидании беседы он отметил, что «на столе лежали некоторые духовного содержания книги, и братия, ожидая пока их старец примет, читали эти книги».
Редкие зарисовки внешнего облика в записках носят беглый, очерковый характер. Так об архимандрите Ксенофонте[8] сказано лишь, что «на вид он довольно уже старый». О своем первом впечатлении от скитоначальника во время богослужения автор записал: «Игумен Варсонофий уже весь белый, маститый старец». Во время беседы во внешнем облике старца Варсонофия почему-то привлекло внимание паломника то, что «поверх подрясника на нем была надета коротенькая полумантия».
Иеромонах Маркиан записал несколько разговоров преподобного Варсонофия с послушниками, происходивших при всех, в которых отразился и добрый юмор старца, и его прозорливость, и врожденное благородство. «Один просил благословения сходить в баню. "А ты давно уже не ходил?" – спросил старец. – "Да, уж давно, батюшка", – отвечал тот. – "Что же год, два или три не был?" – "Уже недели три, как не ходил", – отвечал брат. – "Ну, сходи, сходи. Ну, а ты что скажешь?" – спросил он другого. Тот стал что-то говорить. "Мне теперь некогда, – сказал старец, – вот сейчас приехал к нам архиерей Ярославский" (впоследствии оказалось, приехал Сильвестр, викарий Ярославский). Подойдя еще к одному, желавшему поступить в монастырь, старец благословил ему хорошенько выкупаться в их речке, так как, говорил старец, "от тебя и от одежды дух тяжелый"».
В отличие от послушников, иеромонаха Маркиана преподобный Варсонофий принимал в келье, расспросил откуда он и, узнав, что с Валаама, завел разговор о валаамском игумене Маврикии, которого, оказалось, знал лично, так как виделся с ним на монашеском соборе в Сергиевской Лавре. В ответ на переданный поклон от глинского схиархимандрита Иоанникия, преподобный Варсонофий заметил: «Великую смуту враг вносит в обители; ведь, отец схиархимандрит глинский – это столп, а вот враг какое гонение на него воздвиг: всю братию смутил и чуть его из обители не изгнал». Имелись в виду искушения, которые выпали на долю преподобного Иоанникия (Гомолко; 1842–1912), настоятеля Глинской Пустыни (1888–1912). В последние годы своего настоятельства этот высоко духовный подвижник, которого святитель Феофан Затворник называл «старцем многоопытной мудрости», претерпел неправедные гонения: против него в 1909-1910 годах было написано в Святейший Синод несколько клеветнических обвинительных заявлений, в результате которых в марте 1912 года он был уволен от настоятельства. Разговор со скитоначальником, записанный иеромонахом Маркианом, в свою очередь, как бы предварил события, в центре которых через некоторое время оказался и сам преподобный Варсонофий, вынужденный покинуть родную Оптину пустынь.
Рассказал он иеромонаху Маркиану и о недавнем «великом смущении, поколебавшем весь скит». Это произошло после смерти преподобного Иосифа, когда его духовные дочери попросили отслужить панихиду в скиту. «А у нас вход в скит женщинам воспрещен. Они же стали просить, шуметь, жаловаться, и из-за этого произошла большая смута».
В конце беседы иеромонах Маркиан задал старцу вопрос, видимо, особенно важный для него: «Как поступать духовнику с послушниками, болеющими душевными и плотскими страстями, если они каются и желают отстать от дурных привычек, но не могут долгое время противостоять и отражать плотскую брань; терпеть ли духовнику сии их немощи или советовать уехать в мир, поступая по слову Апостола: "Лучше есть женитися, нежели разжизатися". Старец советовал терпеть и увещевать, потому что если удалить их из обители, то они впадут во вся злая, а лучше вразумлять, наказывать, даже временно от причастия отлучать, освобождать от вредного послушания или из одной кельи перевести в другую, давать эпитимии, но не отгонять и даже до смерти терпеть их немощи».
С другим старцем, преподобным Анатолием (Потаповым), иеромонах Маркиан беседовал дважды. Первая встреча состоялась сразу же по приезде его в Оптину пустынь. «В ожидании с ним беседы много стоят богомольцев; с некоторыми из них он беседует при всех, а некоторые просятся у него побеседовать с ним наедине. Увидав меня, он пригласил в свою келью и стал расспрашивать, откуда я, и, узнав, что я был в Иерусалиме, спросил кое-что и про Святой Град».
Однако от встречи с этим старцем, бывшим келейником преподобного Амвросия, великим аскетом и делателем Иисусовой молитвы, паломник ожидал, видимо, чего-то особенного. И несколько разочарованно он отмечает: «Совета настоящего он мне не дал, но подарил монастырской работы солонку, подсвечник и схиму. Бог знает, к чему все это». Как показало время, подарки эти были неслучайными: иеромонах Маркиан принял впоследствии схиму с именем Михаил. Увиденное и услышанное во время путешествия послужило на пользу ему и к стяжанию опытности, что со временем сделало его старцем и духовником Валаамского монастыря. Символический смысл второго подарка раскрывается евангельскими словами: «Никто, зажегши свечу, не ставит ее в сокровенном месте, ни под сосудом, но на подсвечнике, чтобы входящие видели свет» (Лк. 11.33). Наконец, подаренная солонка заставляет вспомнить другое евангельское изречение, также приложимое к судьбе иеромонаха Маркиана: «Соль – добрая вещь; но если соль потеряет силу, чем исправить ее?» (Лк. 14.34-35). В 1920-е годы Валаамский монастырь, оказавшийся на территории Финляндии, постигла «смута»: Финляндская Православная Церковь под рукою Константинопольского Патриархата перешла на западный календарь, братия разделилась на «новостильников» и «старостильников». Автор записок, оставшийся приверженцем старого стиля, не избежал скорбей: лишенный права священнослужения, он был отправлен в строгий Валаамский Иоанно-Предтеченский скит и скончался от разрыва сердца при переправе на лодке через озеро 21 мая 1934 года. Так, по своему обыкновению, прикровенно выразил преподобный старец Анатолий, видимо, открытый ему весь дальнейший жизненный путь валаамского паломника, иеромонаха Маркиана (Попова).
[1] Иеромонах Маркиан (Попов), впоследствии иеросхимонах Михаил (1871-1934). Родился в Кронштадте. В 1889 г. поступил в Валаамский монастырь, в 1894 г. определен послушником, в 1899 г. принял постриг, в 1901 г. рукоположен в иеродиакона, в 1903 г. – в иеромонаха. Проходил послушания: клиросное при архиерейских домах в Санкт-Петербурге и в Финляндии, уставщика, регента, священнослужителя на флоте. В 1921 г. избран духовником братии, в 1924 г. пострижен в схиму. В 1926 г. за верность старому стилю отстранен от священнослужения и от должности монастырского духовника, направлен в Германовский, Тихвинский и, наконец, в Иоанно-Предтеченский скит.
[2] Путевые записки иеромонаха Маркиана хранятся сейчас в собрании Ново-Валаамского монастыря в Финляндии (XII.297). Описание Оптиной пустыни на л. 160-169. Выражаю глубокую признательность настоятелю обители, архимандриту Сергию, за предоставленную возможность изучения памятников монастырского книжного собрания.
[3] В собрании рукописей Ново-Валаамского монастыря в Финляндии сохранился писанный им Устав церковный Валаамского монастыря (XII.618).
[4] Дьяченко Г.М. Слова, поучения и прочее. М., 1898; Полный годичный круг кратких поучений. М., 1901; Проповедническая энциклопедия. М., 1903.
[5] См.: Афанасьев В. По образу древних. Исторические очерки из жизни Иоанно-Предтеченского Скита. Изд. Оптиной Пустыни, 2000. С. 27.
[6] Память прп. Евфросина (IX в.) празднуется 11 сентября по ст. ст. Упомянутые три яблока, данные в сонном видении прп. Евфросином, оказались наутро реальными как свидетельство того, что смиренномудрый Евфросин еще при жизни был удостоен пребывания в раю.
[7] Схиархимандрит Агапит (Андрей Иванович Беловидов; 1842-1922), с 1897 г. жил на покое в Иоанно-Предтеченском скиту, занимаясь духовно-литературной деятельностью, окормляя духовно всех последних старцев Оптиной пустыни. Его перу принадлежит первое подробное жизнеописание преподобного Амвросия Оптинского.
[8] Схиархимандрит Ксенофонт (Василий Иванович Клюкин; 1845-1914), с 1899 настоятель Оптиной пустыни.