Оптина на безвременье – усилия сохранения
Андрей ЛеонидовичТолмачев,
с.н.с. института Энергосетьпроект,
член Историко-родословного общества г. Москвы
Доклад прочитан на секции "Оптина Пустынь в истории России: опыт для будущего" во время работы Оптинского форума-2010
В начале 1919 года монастырь Оптина пустынь был формально закрыт местной властью, а на его месте возникла сельско-хозяйственная артель. Из числа "бывших" монахов в этой организации было разрешено оставаться только молодым. Это было первой временной мерой к готовящемуся полному изгнанию монашествующих. Но многолетняя всенародная слава монастыря, как духовного центра русского православия, не позволила так просто его уничтожить. В тяжелейших условиях противостояния богоборческой власти сотрудники Отдела музеев[1] Народного Комиссариата Просвещения пытались по мере возможности сохранить вечные ценности русской культуры, так открыто и повсеместно попираемые и уничтожаемые. Чем ближе к столице находились угрожаемые полным уничтожением объекты, тем больше было возможности к их хотя бы частичному сохранению. Единственно доступным вариантом в то время было создание на основе упраздненных монастырей историко-художественных музеев. Так, в Московской губернии были спасены от уничтожения[2] Иосифо-Волоколамский, Саввино-Сторожевский под Звенигородом, Ново-Иерусалимский и Троице-Сергиевские монастыри. В последнем из них территории Фивании и Скита сохранялись в качестве филиалов. В Песношском монастыре города Дмитрова на основе монастырских коллекций было основано древнехранилище. В самой Москве музеи расположились на месте Симонова, Новодевичьего и Донского монастырей, создавая условия к их сохранению. Несмотря на все усилия не удалось сохранить ценнейшие памятники Чудова монастыря в Кремле.
Основателями музея-усадьбы "Оптина пустынь" стали в мае 1919 года эмиссары Отдела музеев Наркомпроса Н.Н.Померанцев (1891-1986), реставратор, искусствовед, в то время и до ареста в 1934 году хранитель Оружейной палаты и заведующий памятниками Кремля, а позже заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат государственной премии СССР и Н.П.Киселев (1884-1965), филолог и библиограф, эксперт Отдела по делам музеев. Основу музейной коллекции составили вещи, собранные основателями в бывшем монастыре и в скитской библиотеке, а также полученные по смерти художника и ученого А.Н.Виноградова. Позже к ним присоединились предметы и библиотека из разоренного имения Кашкиных в селе Нижние Прыски. Музей был поручен Николаю Митрофановичу Беляеву (о.Никон[3], последний духовник Оптиной пустыни, преподобноисповедник).
Условия, при которых был основан музей, и глубокая заинтересованность православных в сохранении монастыря вместе с невозможными мечтаниями о сохранении живого духа Оптиной в его стенах отчетливо видны в письме, направленном Н.П.Киселеву о.Павлом (Флоренским).[4]
Глубокоуважаемый Николай Петрович!
До меня дошла весть о назначении Вас «эмисаром» в Оптину Пустынь. Не знаю, какие именно Силы так направили это назначение, но не сомневаюсь, что – благие... Считаю не только вправе, но и долгом своим высказать пред Вами о деле, которому мы все, уверен – не исключая и Вас, придаем величайшую важность. Сохранение Оптиной Пустыни от разгрома отнюдь нельзя рассматривать как сохранение одного, хотя и очень хорошего, монастыря; Оптина – отличный памятник 20-х годов, она богатый архив высокоценных документов по истории русского просвещения, наконец она – духовная санатория многих израненных душ. Конечно, охранить ее с этих сторон – долг просвещенного человека, но для нас с Вами, ищущих духовной культуры и ждущих расцвета духовного знания, нового и вечного, верящих и утверждающих наступление новой эры культуры, нового исторического эона, ампирчики и архивчики, конечно, почти ничто в сравнении с этими вселенскими задачами. Между тем Оптина есть именно завязь новой культуры. Она есть узел не проектируемый только, а живущий вот уже сотню лет, который на самом деле осуществил ту среду, где воспитывается духовная дисциплина, не моральная, не внешне-аскетическая, а именно духовная. Можно говорить о недостаточности, о некоторой неполноте Оптиной, о некоторой чисто теоретической недосказанности. Но совершенно бесспорно, что духовная культура во всем ее объеме должна идти не мимо Оптиной, а сквозь нее, питаясь от нее, вплетая в свое предание и эту нить, непременно и эту, потому что это есть единственная нить, которая, действительно не прерываясь в плане историческом, низводит нас из века в век к глубочайшим напластованиям духовного преемства... Если начать прослеживать мысленно самые разнообразные течения русской жизни в области духа, то непосредственно или посредственно мы всегда приводимся к Оптиной, как духовному фокусу, от соприкосновения с которым возжигается дух, хотя бы потом он раскрывался и в иных, чем собственно-оптинское направление. Оптина, выдаваясь не столько отдельными исключительными лицами, сколько гармоническим сочетанием и взаимодействием духовных сил, всегда была и есть, есть в настоящее время, как целое, я осмелюсь сказать, единственный в России, по крайней мере, в таком роде и в такой силе возбудитель духа. Было бы с нашей стороны великим преступлением не пред группою монахов, а пред культурою будущего не употребить всех возможных усилий для сохранения Оптиной в ее целом, то есть, не как стен или рукописей, а того невидимого и не осязаемого физически водоворота, который во всяком приблизившемся к нему пробуждает впервые, может быть, острое сознание, что кроме внешнего отношения к миру есть еще внутреннее, бесконечно более его важное, дающее ощутить глубины бытия и миры иные. Оптина у подошедшего к ней родит убеждение, что этот новый взгляд на мир не случайное настроение, а доступен развитию. Углублению и обогащению, и что он, переходя в постоянный опыт иной действительности и жизнь в ней, подступая к краям нашего сознания, может изливаться оттуда как новое культурное творчество, как новая наука, новая философия, новое искусство, новая общественность и новая государственность. Вот этот-то невидимый, но могучий вихрь иной жизни, уже столько давший, уже питавший русскую культуру,.. этот вихрь, за который все мы, люди одного устремления, хотя и разных деталей в путях и технике, должны ухватиться как за ценнейшее достояние нашей современности, мы должны отстоять, должны отстоять во что бы то ни стало и каких бы это ни стоило усилий. Ведь, повторяю, тут дело идет о принципе внутреннего постижения жизни, я ошибся, не о принципе, а живом побеге такого постижения, и притом единственном побеге, единственном, доказавшем свою жизненность. Совершенно непереносима мысль, что чьи-то грубые сапоги, даже не во имя противоположного принципа, не во имя внешнего отношения к жизни, а просто по недомыслию, невежеству и пошлой грубости, могут растоптать этот росток, что сулит ничем не вознаградимой потерей нам всем и культуре будущего, а ведь она и ответственность за нее лежит именно на нас, сознавших безусловную необходимость духовных постижений. Я не смею говорить здесь о технике Вашей поездки: на месте Вам это будет конечно виднее, но мне бы хотелось в заключение заметить, что если бы, несмотря на все усилия, не удалось отстоять всю Оптину от разгона, то временною мерой мог бы быть перевод насельников Оптиной в тут же имеющийся скит.
Желаю Вам успеха, и с величайшим нетерпением я и все мы будем ожидать результатов Вашей поездки...
В результате появился акт от 18 мая 1919 года об учреждении музея на территории монастыря, который гласил: "Весь монастырь Оптиной пустыни в своем целом, со всеми историческими зданиями (XVIII – начало XIX века) и в них находящимися художественными предметами, утварью, картинами, портретами, мебелью и проч., а также и прилегающий к монастырю скит и историческая роща между ними, как имеющие огромное значение в истории русской культуры, связанные с именами наших великих писателей и являющиеся богатой живой иллюстрацией к ушедшему укладу русской жизни начала XIX века, взяты на учет на основании декрета и согласно телеграммы (от 7 мая 1919 г.) Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного Комиссариата по Просвещению.
В виду этого никакие изменения, нарушающие целость вышеуказанного памятника, как-то: вынесение предметов из зданий, вселение отдельных учреждений с принадлежащими к ним штатами, изменяющими назначение помещений и т.п., не могут быть произведены без ведома упомянутой Коллегии Наркомпроса и будут рассматриваться как нарушение декрета."
Козельский Уисполком не мог так просто смириться с потерей возможности распоряжаться собственностью бывшего монастыря. Началась изматывающая борьба в исключительно неравных условиях за выживание музея. Противник мог применять любые меры: конфискации, выселение, аресты. У защитников была одна возможность – апелляция к центральной власти. Но в условиях полной разрухи даже сообщение с Москвой было затруднено. Обуздать бесчинства новых квартирантов в помещениях монастыря было невозможно. Воинская часть, стоявшая в монастыре, начала вколачивать гвозди в стенную живопись трапезной. Уже осенью, т.е. через несколько месяцев с основания музея был посажен в Козельскую тюрьму в качестве заложника его заведующий. Только 4 декабря Отдел по делам музеев назначил нового заведующего. Им стала Лидия Васильевна Защук. Ей пришлось восстанавливать права Главмузея на здания и коллекции, на что ушел почти целый год. В июле 1920 года официально были сданы храмы в пользование местной религиозной общине, и, наконец, в сентябре Козельский Уисполком признал права Главмузея.
В 1922 году в Оптиной появились будущие сотрудники музея филолог и юрист М.М.Таубе (1894-1936) и художник Лев А. Бруни (1894-1948), а осенью и поэтесса Н.А.Павлович (1895-1980), которые смогли осуществлять частые личные контакты с Отделом музеев. Из монахов музейными сотрудниками были А.П.Панаев (библиотека) и Н.М.Беляев (экспертиза). Садово-огородническое товарищество в целом несло на себе заботу о мелком ремонте, чистоте, порядке и охране района. Но в марте 1923 года началась кампания по изъятию церковных ценностей, которой не замедлили воспользоваться уездные козельские власти для новых неслыханных притеснений музея и его сотрудников. Было принято решение "упразднить (?) ликвидированный монастырь и распустить монашескую артель и конфисковать ее имущество". Для этого была образована новая ликвидационная комиссия, в которую по ее неопытности была зачислена музейная сотрудница Павлович, имевшая мандат от Отдела музеев Наркомпроса и 17 марта сменившая номинально Лидию Защук в заведовании Оптинским музеем. Пошла череда обысков, выселений и арестов, опечатаны даже комнаты музея. В первую очередь арестовали Защук, наиболее активную защитницу интересов музея, отстаивающую по букве закона, что никаких "церковных" ценностей в музее нет. В противовес действиям местных властей была организована работа комиссии из Центра под председательством заведующего художественно-историческими усадьбами Отдела музеев А.И.Тришевского, с участием сотрудника Отдела музеев Л.И.Гиринского. Комиссия сумела смягчить ситуацию, по телеграмме из Москвы за подписью заведующей Отделом музеев Н.Троцкой была освобождена Защук и сразу стала активно использовать свое положение материально ответственной за здания и материалы. В принятом акте об успешной работе музея было отмечено, в частности, "хотя в действиях Павлович имеется полный состав должностных преступлений, предусмотренных ст. 106 Уголовного Кодекса, считая ее деятельность не результатом умысла, а простой неосведомленности, ограничиться немедленным распоряжением <...> прекратить все действия ее как члена [ликвидационной] комиссии, как явно выходящие за пределы предоставленных ей прав..."[5]. Комиссия отдела музеев тогда же приняла решение о подготовке библиотеки Оптиной пустыни и находящейся в музее Кашкинской библиотеки, насчитывающими 17 тысяч томов, к слиянию с книгохранилищем Государственного Румянцевского музея.
В музее кроме упомянутой библиотеки находилось несколько оборудованных павильонов: павильон стенной и потолочной живописи (трапезная), павильоны Макариевский, Вассиановский, Болотовской живописи (во Владимирской церкви, эта коллекция значительно пострадала при изъятии церковных ценностей с 9 по 15 марта 1922 года). Намечалось к оборудованию еще несколько павильонов с возможностью выставить обильное количество экспонатов: кустарный, лубка, культовый, исторический и даже этнографии Востока, на основе коллекции лингвиста, художника и историка А.Виноградова. По музейным инвентарным книгам значилось более 2300 предметов. Но планам сохранения ценнейшего музея не суждено было сбыться, несмотря на поддержку местных жителей. Содействие музею оказывали своими знаниями Евгений Александрович Кавелин, орнитолог, составивший полную художественную коллекцию всех видов пернатых Козельского уезда, а также Борис Федорович Зубов и Вячеслав Владимирович Иноземцев, советами по проведению возможных раскопок. Козельский Уисполком, поддерживаемый Калужским губернским, провел незаконное выселение бывших монахов и послушников, составлявших основную рабочую силу музея. Невыносимые условия периодических арестов и изъятия музейных предметов привели к невозможности продолжать работу преданным делу сотрудникам ввиду бесперспективности их деятельности – Л.В.Защук и М.М.Таубе, позже принявшим монашеские обеты и пострадавшим за веру. Местная власть одержала полную победу: храмы были закрыты, монахи изгнаны. Сохранить хотя бы относительное подобие прежней духовной жизни на монастырской территории стало невозможно. При окончательном закрытии музея в 1928 году удалось сохранить только рукописный архив Оптиной пустыни, переданный на хранение в Государственную библиотеку им. В.И.Ленина (быв. Румянцевскую) и часть богатейшей Оптинской библиотеки, оказавшейся в Московской Духовной академии. Разбором, упаковкой и перевозкой огромного собрания занимался специально командированный сотрудник Государственной библиотеки Н.Н.Ильин.
Приведем несколько выписок, характеризующих специфику обыденной жизни и работы при музее. Например, в заявлении о приеме на работу "в качестве счетовода или даже рабочего, обязуюсь носить одежду, какая требуется по роду занятий для всех", т.е. не носить рясу. Или "дорожа добросовестным заполнением рабочих часов, просим правление не препятствовать нам отработать соответствующие часы..." не во время церковных праздников. И наконец, отрывок из письма в Главное управление Научных учреждений заведующей музеем Л.Защук от 20.03.1924 года, проникнутое скорбной иронией: "На циркулярное отношение № 1365-4 Музей Оптина пустынь сообщает, что идейная связь научно-практической работы учреждения с научным и государственным творчеством В.И.Ленина уже отразилась в процессе работы Музея, поставленного в необходимость при наличии в июле 1923 г. лишь 15 рублей в месяц специальных средств создать целый кадр разновидной охраны в 30 человек исключительно благодаря проведению в жизнь чистейшего принципа зависимости блага общего от блага трудящихся и обратно...
... на плакате, носимом рабочими и служащими при портрете В.И.Ленина в день похорон, а ныне близ Музея сохраняющемся в зале заседаний Уездисполкома
О Гений мысли и труда!
В Душе свободного народа
Ты будешь жить еще века,
Твоя честнейшая рука
Пожнет плоды посева всхода
Даруя счастье навсегда!" – Тут уже не до музейных дел...
Стихотворная пародия также принадлежит перу Лидии Защук.
Прошли десятилетия, и из всех действующих лиц осталась одна Надежда Александровна Павлович, которая на всю долгую жизнь сохранила духовную связь с Оптиной пустынью. После войны она была в центре небольшой группы лиц, старающихся о сохранении материальных остатков разрушенной Оптины, но главное, она сохраняла и приумножала память об оптинских старцах. Ею создано жизнеописание ее духовного отца, старца Нектария. Н.Павлович вела кропотливую работу в целях государственного признания исторической и культурной ценности Оптиной пустыни. Находила влиятельных людей: востоковеда Н.И.Конрада, математика И.Г.Петровского, ректора Московского университета, – чтобы придать солидность официальным письмам о постановке на государственную охрану территории монастыря. Когда она этого добилась в 1974 году, Н.Павлович не оставляла усилий и настаивала, чтобы областные власти делали хоть незначительные, но реальные шаги к сохранению и охране зданий. Она состояла в переписке со многими заинтересованными судьбой Оптины лицами: с художницей-любительницей, создавшей Оптинский цикл пейзажей и портретов, Марией Семеновной Добромысловой, автором жизнеописания Никона Оптинского; с директором Козельского музея В.Н.Сорокиным восстанавливала захоронения братьев Киреевских на территории монастыря; а со священником Прысковской церкви о.Леонтием (Никифоровым) - могилу преподобного Нектария Оптинского в Холмищах. Ее литературное наследие связано с памятью А.Блока и утверждением неотъемлемого культурного значения Оптиной. Она печаталась (под псевдонимами) в журнале Богословские труды и в христианских изданиях за рубежом и создала лучший поэтический цикл, посвященный Оптине. Приведем в заключение два ее стихотворения.
Оптина Пустынь
I
Как я смею ходить по священной земле,
Как дерзаю склоняться над ней.Благодать в ней сокрыта, как уголь в золе,
От безумья кощунственных дней.Неумолчных молитв отдаётся тепло,
Только руку к земле приложи,
В заснеженном лесу и бело, и светло.
Здесь стоишь у небесной межи.И у белой, в тяжелых проломах стены,
У изъязвленных храмов твоих,
В заповедном лесу, от сосны до сосны
Вечный шёпот молитв не утих.Преподобные там, и казненные там,
И умершие в дальнем краю.
По кирпичикам там устрояется храм,
Очертанья его узнаю.И уже широта, и уже высота
Вознесенного к небу креста.II
В разрушении
Вода из чистого колодца
Чиста, прозрачна и светла,
Она из недр глубинных льётся
Всё отмывая до бела.Но твой черпак давно утерян,
И блещет холодом струя.
Заветные закрыты двери,
И перед ними плачу я.Ну что ж! Разрушить можно стены
И башни в щебень превратить,
Но даже щебень драгоценный
душа не может не любить.И выплывают из тумана
Сияющие купола,
Ты не свои, ты наши раны,
Как бремя лёгкое, взяла.Всё это знаменья иного
И бытия и торжества.
Под гробовым своим покровом
Ты ослепительно жива.Последней служке неумелой
Дай прозревать сквозь эту тьму,
К Твоей пыли приникнуть белой,
Как будто к сердцу твоему.
[1] Полное название: Отдел по делам музеев и охране памятников искусства, старины и природы.
[2] Н.Н.Померанцев. Музеи-монастыри Московской губернии. М., 1929
[3] Этот эпизод, завершившийся арестом, не отмечается в его биографии. Для будущего уточнения надо заметить, что существовал тройной тезка о.Никона, учитель в Козельске, живший в то же время и ставший тайно постриженным монахом
[4] Цитируется по публикации В.Борисова «Оптина пустынь» в ж. Наше наследие, 1988, № 4, С.54-55
[5] ОПИ ГИМ, ф.521, ед.хр. 4, Л.34-об