<<предыдущая оглавление следующая>>
На фронте
В 1904 году начинается Русско-японская война, и преподобный Варсонофий за послушание отправляется на фронт: обслуживать лазарет имени преподобного Серафима Саровского, исповедовать, причащать, соборовать раненых и умирающих солдат. Он сам неоднократно подвергается смертельной опасности. В духовной беседе с чадами он рассказывал: «Когда я встретился лицом к лицу с русскими ранеными воинами, я убедился, какая бездна христианской любви и самоотвержения заключается в сердце русского человека, и нигде, может быть, они не проявляются в такой изумляющей силе и величии, как на поле брани. Только в тяжкие годины войн познаётся воочию, что вера Христова есть дыхание и жизнь русского народа».
Возвращаясь домой из Маньчжурии, отец Варсонофий снова подвергался смертельной опасности. Позднее, его духовный сын, отец Никон, запишет в своём дневнике об этом жизненном этапе своего наставника: «Батюшка рассказал, каким опасностям смертным подвергался он: Первое – как Батюшка чуть было не сошёл с вагона на самом быстром ходу, полагая, что дверь затворена; Второе – как было у Батюшки предчувствие не садиться на поезд, и он не сел, а поезд, действительно, по какой-то причине разлетелся вдребезги. И когда уже на другом поезде Батюшка приехал, то увидел только груду обломков и массу кровавых тел; Третье – как Батюшку намеревались убить... в глухом месте. И как Господь спасал дивно от всех этих опасностей, а, может быть, и многих других, которых Батюшка не заметил».
Монаху простому нужен терпения воз, а настоятелю – целый обоз
По возвращении после окончания войны в Оптину Пустынь, в 1907 году, отец Варсонофий был возведён в сан игумена, и назначен святейшим Синодом настоятелем Оптинского Скита вместо тяжело болевшего отца Иосифа.
Старец Иосиф был уже так слаб, что не выходил из кельи. Конечно, дела скитские – хозяйственные – оказались несколько запущенными. «Когда я принимал настоятельство от отца Иосифа, - вспоминал отец Варсонофий, - то он вручил мне сто рублей денег, с которых пятьдесят четыре рубля велел заплатить одному козельскому торговцу, у которого он брал для Скита рыбу и другие припасы. Следовательно, осталось сорок шесть рублей на содержание Скита.
Сначала приходило на ум, как я на такие средства буду содержать Скит, но затем я успокоился, положившись на волю Божию. Ведь Скит-то не мой, а Иоанна Крестителя, он нас и прокормит, чего мне смущаться. И действительно, Иоанн Креститель не оставил скит. Мы ни в чём не нуждались. Рекой полились пожертвования»
Он умолчал, однако, о первом пожертвовании, внесённом в скитскую казну, - собственных сбережениях – всего шестьдесят тысяч. Новый скитоначальник твёрдой рукой уплатил долги, отремонтировал скит, обновил ризницу, устроил библиотеку. Он умел со строгостью соединять нежно-любовное отношение к скитской братии, был полон забот о них.
Конечно, теперь вовсе не стало у него покоя. Часто припоминал он сказанное старцем Амвросием: «Монаху простому нужен терпения воз, а настоятелю – целый обоз».
Слава о нем разносится по всей России
К этому времени слава о нем разносится уже по всей России. Ушли в вечные обители святой праведный отец Иоанн Кронштадтский, преподобный старец Варнава Гефсиманский. Страна приближалась к страшной войне и неизмеримо более страшной революции, житейское море, волнуемое вихрями безумных идей, уже «воздвизалось напастей бурею», люди утопали в его волнах...
Как в спасительную гавань, стремились они в благословенный Оптинский скит к преподобному Варсонофию за исцелением не только телес, но и истерзанных, истомленных грехом душ, стремились за ответом на вопрос: как жить, чтобы спастись? Он видел человеческую душу, и по молитвам ему открывалось в человеке самое сокровенное, а это давало ему возможность воздвигать падших, направлять с ложного пути на истинный, исцелять болезни, душевные и телесные, изгонять бесов.
Духовные дары Старца
Как надо исповедоваться
Его дар прозорливости особенно проявлялся при совершении им Таинства исповеди. С.М. Лопухина рассказывала, как, приехав 16-летней девушкой в Оптину, она попала в «хибарку», в которой принимал старец. Преподобный Варсонофий увидел ее и позвал в исповедальню и там пересказал всю жизнь, год за годом, проступок за проступком, не только указывая точно даты, когда они были совершены, но также называя и имена людей, с которыми они были связаны. А завершив этот страшный пересказ, велел: «Завтра ты придешь ко мне и повторишь мне все, что я тебе сказал. Я хотел тебя научить, как надо исповедоваться»...
Ну, и векселёк же вы разорвали
Елена Александровна Нилус рассказывала, что как-то раз, когда она с мужем, как обычно, пришли на исповедь к Старцу, (а он их исповедовал одновременно, зная, что у них нет тайн друг от друга), отец Варсонофий спросил Сергея Александровича Нилуса, совершил ли он такой-то грех. «Да, - ответил Нилус, - но я это и за грех не считал». Тут Старец объяснил ему грешность его деяния и воскликнул: «Ну, и векселёк же вы разорвали, Сергей Александрович».
Летишь от Старца как на крыльях...
Начинавший свой монашеский путь в скиту Оптиной Пустыни, игумен Иннокентий (Павлов) спустя несколько десятилетий вспоминал об отце Варсонофии: «Это был замечательный Старец, имевший дар прозорливости, каковую я сам на себе испытал, когда он принимал меня в монастырь и в первый раз исповедовал. Я онемел от ужаса, видя перед собой не человека, а ангела во плоти, который читает мои сокровеннейшие мысли, напоминает факты, которые я забыл... Я был одержим неземным страхом. Он меня ободрил и сказал: «Не бойся, это не я, грешный Варсонофий, а Бог мне открыл о тебе. При моей жизни никому не говори о том, что сейчас испытываешь, а после моей смерти можешь говорить».
Далее отец Иннокентий вспоминает о том, как Старец принимал братию, не спеша задавая вопросы, выслушивая и давая наставления. При этом он совершенно одинаково относился как к старшим, так равно и к самым последним. Он знал до тонкости душевное устроение каждого. Бывало, после исповеди или откровения помыслов, какая бы скорбь, печаль и уныние ни угнетали душу, всё сменялось радостным настроением, и, бывало, летишь от Старца как на крыльях от радости и утешения».
Начал говорить мои грехи как будто читал по раскрытой книге...
А вот какие поразительные воспоминания об исповеди у старца оставила его духовная дочь:
- Дошли мы до скита, враг всячески отвлекал меня и внушал уйти, но, перекрестившись, я твёрдо вступила в хибарку... Перекрестилась я там на икону Царицы Небесной и замерла.
Вошёл Батюшка, я стою посреди келии... Батюшка подошёл к Тихвинской и сел...
- Подойди поближе.
Я робко подошла.
- Стань на коленочки... У нас так принято, мы сидим, а около нас по смирению, становятся на коленочки.
Я так прямо и рухнула, не то, что стала... Взял Батюшка меня за оба плеча, посмотрел на меня безгранично ласково, как никто никогда не смотрел, и произнёс:
- Дитя моё, милое, дитя моё сладкое, деточка моя драгоценная! Тебе двадцать шесть?
- Да, Батюшка.
- Тебе двадцать шесть, сколько лет тебе было четырнадцать лет тому назад?
Я, секунду подумавши, ответила:
- Двенадцать.
-Верно, и с этого года у тебя есть грехи, которые ты стала скрывать на исповеди.
Хочешь, я скажу тебе их?
- Скажите Батюшка, - несмело ответила я.
И тогда Батюшка начал по годам и даже по месяцам говорить мои грехи так, как будто читал их по раскрытой книге...
Исповедь, таким образом, шла двадцать пять минут. Я была совершенно уничтожена сознанием своей греховности и сознанием того, какой великий человек передо мной.
Как осторожно открывал он мои грехи, как боялся, очевидно, сделать больно и в то же время как властно и сурово обличал в них, а, когда видел, что я жестоко страдаю, придвигал ухо своё к моему рту близко-близко, чтобы я только шепнула:
- Да...
А я ведь в своём самомнении думала, что выделяюсь от людей своей христианской жизнью. Боже, какое ослепление, какая слепота духовная!
- Встань, дитя моё!
Я встала, подошла к аналою.
- Повторяй за мной: « Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей». Откуда эти слова?
- Из Пятидесятого псалма.
- Ты будешь читать этот псалом утром и вечером ежедневно.
- Какая икона перед тобой?
- Царицы Небесной.
- А какая это Царица Небесная? Тихвинская. Повтори за мной молитву...
Когда я наклонила голову, и Батюшка, накрыв меня епитрахилью, стал читать разрешительную молитву, я почувствовала, что с меня свалились такие неимоверные тяжести, мне делается так легко и непривычно...
- После всего, что Господь открыл мне про тебя, ты захочешь прославлять меня, как святого, этого не должно быть – слышишь? Я человек грешный, ты никому не скажешь...
Сокровище ты моё..., помози и спаси тебя Господь!
Много - много раз благословил меня опять батюшка и отпустил...
Это была моя тайна, откуда он мог узнать?
Иногда батюшка вёл беседы перед исповедью, открывая души присутствующих; при этом он и не смотрел ни на кого, чтобы не смущать, и явно не указывать. Вот только один пример такой беседы, по воспоминаниям духовного чада отца Варсонофия: «Батюшка беседовал в одной приёмной и говорит: «Полюбила одна барышня молодого человека, а он не отвечал ей своей взаимностью и ухаживал за другой. Тогда в барышне возникло чувство ревности, и она захотела отомстить молодому человеку. Она воспользовалась тем обстоятельством, что он ходил постоянно кататься на коньках, на тот же каток, куда ходила и она. У неё пронеслась мысль: «искалечу его, пускай он не достанется и моей сопернице». И вот, когда он раскатился, она ловко подставляет ему подножку, тот упал назад и сломал себе руку. Но это ещё, слава Богу, мог бы получить сотрясение мозга и умереть. И было бы смертное убийство. И такие случаи часто забываются на исповеди».
Во время этого рассказа, я почувствовал, что в мои плечи впились чьи-то пальцы. Я оглянулся и увидел, что ухватилась за меня одна девушка восемнадцати лет, моя родственница, побледневшая как полотно. Я подумал, что ей просто дурно сделалось от духоты, и поддержал её. А она потом мне говорит: «Да ведь это Батюшка меня описал! Это была моя тайна, откуда он мог узнать?!»
Но он на мою просьбу молчал
Вспоминает духовное чадо старца: «Я поехал в Москву, потом в Казань и Саровскую Пустынь. Перед отъездом я спрашивал у старца благословения, но он на мою просьбу молчал. Я три раза повторил свою просьбу. Тогда он нехотя сказал: «Ну, Бог благословит». Меня это несколько озадачило, и когда я приехал в Саров, то оказалось, что там была чёрная оспа, и были умирающие из паломников и монахов. Пробыл я там два дня, а в Дивееве так и не был, так как возница мой отказался везти, говоря, что дорога очень плохая. Тогда я понял нерасположенность старца к этой поездке».
Так оно и сбылось
Духовный сын Старца, священник Василий Шустин вспоминал о своих встречах с отцом Варсонофием. Будучи студентом, он с приятелями, тоже студентами, приехал к Старцу: «Как только мы, втроём, вступили в коридор, дверь из кельи старца отворилась, и он, в необыкновенной красоте, предстал перед нами, - высокого роста, статный, величественный, с головой, покрытой белыми серебристыми волосами, без всякого оттенка желтизны. На лице его была ласковая улыбка. Он распростёр руки и сказал: «Наконец-то давно ожидаемая мной троица ко мне явилась. Что вы так долго собирались приехать сюда? Я вас ждал. Пожалуйте, пожалуйте сюда». И принял нас к себе в келью... Келья была небольшая; в углу помещалось несколько образов с лампадой, перед ними стоял аналой. Обстановка комнаты состояла из стола, дивана и трёх кресел. Часть комнаты была отделена занавеской, за которой помещалась постель старца. По стенкам висели портреты прежних старцев.
...Старец посмотрел на меня и сказал: «Болит моё сердце за тебя, ты не кончишь института. Почему – не знаю, но не кончишь». Позже, в другие мои посещения Оптиной, он мне говорил: «Брось институт и помогай отцу». Но я был увлечён институтом, мне хотелось приобрести знания, я и говорю Батюшке: «Дайте мне поучиться, меня интересует это». Он посмотрел на меня с улыбкой и сказал: «Ну, если хочешь, учись, только всё равно не кончишь». Так оно и сбылось: сначала болезнь моя, затем немецкая война, и, наконец, гражданская, не дали мне кончить института».
Какая перемена произошла в ней!
Как-то старец, гуляя со своим духовным сыном, священником Василием Шустиным по скиту, остановился перед гробницами монахов и стал благословлять могилы: «Это могилки моих духовных детей. Вот здесь похоронен приват-доцент Московского университета Л. Он был математик и астроном! Изучая высшие науки, он преклонился перед величием творения и их Создателя. Жена Л. была доктором медицины. Работая в клинике, она влюбилась в одного профессора и бежала в Париж вместе со своими детьми. Л. очень горевал, и по прошествии нескольких лет, приехал к нам, чтобы найти здесь облегчение своему горю. Здесь он, по Божиему соизволению, опасно заболел воспалением лёгких. Случай был очень тяжёлый. Я видел, что он скоро умрёт и предложил ему удалиться совсем от мира и принять пострижение. Уже очень много времени он не имел никаких сведений о семье. Л. подумал и согласился; через несколько дней он, постригшись, скончался, приняв схиму. Теперь он среди ликов ангельских!
Через несколько месяцев явилась в скит одна очень экзальтированная дама, и стала кричать: «Дайте мне моего супруга!» Сначала я не понял, что она хочет, но потом разобрал, что она говорит о Л. Я сказал ей, что её муж находится среди ангелов... Тогда она начала говорить о себе, гордиться своими знаниями: «Я изучила иностранных двенадцать языков, и приобрела известность своими работами заграницей». Она думала, что её научный ценз откроет ей двери скита. Я ей сказал, что, хотя она и знает много языков, но одного самого главного языка не знает, - это языка ангельского. Она иронически спросила: «Где такой язык?» Я ответил: «Чтобы знать его, нужно читать Священное Писание. Это и есть язык ангельский». Она объявила, что здесь ей более нечего делать, и что она сейчас же отправляется за границу читать лекции в швейцарском университете. Я просил её прислать мне письмо, когда жизнь её будет для неё тяжела, и сказал, что она ещё раз приедет сюда. Она засмеялась и удалилась.
Через несколько месяцев она прислала мне письмо из Швейцарии, где писала, что она очень несчастна. Её гражданский муж изменил ей и покинул её, уведя с собой её детей. Она уже, по моему совету, начала читать Евангелие и нашла много интересного. В письме она предложила мне несколько вопросов. Для разрешения их я предложил ей приехать к нам. Она приехала и прожила довольно долгое время, а затем стала приезжать по несколько раз в год. И сделалась верующей, доброй. Она была очень богата, и всё имущество раздала бедным. Какая перемена произошла в ней! Мудрость мира явилась безумием перед Богом». (Впоследствии, отец Василий видел её, по его словам, она сделалась очень скромной, и когда батюшка входил в приёмную, бросалась в ноги).
Не быть самоуверенной
Мария Васильевна Шустина, духовное чадо старца, вспоминала: «В другой раз старец предупредил одну молодую монахиню не быть самоуверенной. Но вскоре она сама вызвалась читать Псалтирь в церкви по умершему и отказалась от сотрудничества других монахинь. В полночь она почувствовала страх, бросилась бежать и защемила дверью свою одежду. Утром её нашли на полу в нервной горячке. Пришлось её поместить в лечебницу, где она пробыла год и вернулась с седой головой».
За молитвы Батюшки
Княжна Елена Андреевна Воронова, духовное чадо Батюшки, вспоминала о том, как приехала она в Оптину вся больная, после жестокого плеврита, с больными лёгкими. К тому же у неё стремительно ухудшалось зрение: один глаз совсем не видел, и лучшие столичные окулисты ей говорили, что не только этому глазу уже никогда не вернуть зрения, но что и другому глазу угрожает такая же опасность. Отец Варсонофий благословил её искупаться в источнике Преподобного Тихона Калужского. Стояли морозы, выли снежные бури. Но Елена Андреевна была верным чадом Батюшки, и выполнила всё наказанное за послушание.
Позднее в письме она писала: «За молитвы нашего Батюшки я купалась в источнике Преподобного Тихона. Когда надевала бельё, оно от мороза стояло колом, как туго накрахмаленное. Двенадцать вёрст от источника до станции железной дороги я ехала на извозчике... Волосы мои мокрые от купанья превратились в ледяные сосульки. Насилу оттаяла я в тёплом вокзале и в вагоне и – даже ни насморка! От плеврита не осталось и следа. Но что воистину чудо великое милости Божией и Угодника Преподобного Тихона, это то, что не только выздоровел мой заболевший глаз, но и другой, давно погибший, и я теперь прекрасно вижу обоими глазами!»
Исцеление бесноватого
Чета Нилусов, придя однажды на благословение к Старцу, присутствовали при изгнании им беса из приведённого к нему человека. В этот раз от Старца потребовалось немало духовных сил. Бесноватый был в неистовой ярости, изрыгал на отца Варсонофия злейшую брань, называя его всё время полковником и готовый наброситься на него. Старец потом объяснил Нилусам, что это был редкий и трудный случай, когда пришлось иметь дело с бесом полуденным, который является одним из наиболее лютых и трудно изгоняемых. Об этом бесе упоминается в девяностом псалме: «от сряща и беса полуденного».
О брани с духами поднебесной
Шамординская монахиня Александра (Гурко) рассказывала: «Собрал однажды батюшка отец Варсонофий несколько монахинь, своих духовных дочерей, и повёл с ними беседу о брани с духами поднебесной. Меня почему-то посадил рядом с собой, даже настоял, чтобы я села поближе к нему. Во время беседы, в то время как батюшка говорил о том, каким страхованиям бывают подвержены монашествующие, я вдруг увидела реально стоящего неподалёку беса, столь ужасного видом, что я неистово закричала. Батюшка взял меня за руку и сказал: «Ну что же? Ты теперь знаешь?» Прочие же сёстры ничего не видели и не понимали из того, что произошло».