Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

Ког­да скор­би обу­ре­ва­ют ду­ши на­ши и ко­леб­лет­ся серд­це на­ше, сму­ща­ют­ся мыс­ли на­ши, еди­ное при­бе­жи­ще – Гос­подь.

преп. Никон

Вся­кое доб­рое де­ло и ве­ра на­ша не­об­хо­ди­мо долж­ны быть ис­пы­та­ны. Ис­пы­та­ние со­вер­ша­ет­ся скор­бя­ми.

преп. Никон

По­тер­пим нем­но­го, и по­лу­чим веч­ное бла­же­н­ство. Пре­да­дим заб­ве­нию все уте­хи и ра­дос­ти зем­ные – они не для нас. Ска­за­но: где сок­ро­ви­ще на­ше, тут бу­дет и серд­це на­ше (ср.: Лк. 12, 34), а сок­ро­ви­ще на­ше на не­бе­си, по­э­то­му бу­дем стре­мить­ся всем серд­цем к Не­бес­но­му Оте­че­ст­ву. Там все скорб­ное на­ше прев­ра­тит­ся в ра­дость, по­но­ше­ние и уни­чи­же­ние – в сла­ву, пе­ча­ли, сле­зы и воз­ды­ха­ния – в уте­ше­ние, бо­лез­ни и тру­ды – в веч­ный без­бо­лез­нен­ный по­кой.

преп. Иларион

<<предыдущая  оглавление

 

Духовные советы

Во время бесед с духовными детьми старец Варсонофий говорил:

«Есть разные пути ко спасению. Одних Господь спасает в монастыре, других в миру... Везде спастись можно, только не оставляйте Спасителя. Цепляйтесь за ризу Христову - и Христос не оставит вас.

Говоря о мире, считаю долгом сказать, что под этим словом я подразумеваю служение страстям, где бы оно не совершалось, можно и в монастыре жить по-мирски. Стены и черные одежды сами по себе не спасают.

Верный признак омертвения души есть уклонение от церковных служб. Человек, который охладевает к Богу, прежде всего, начинает избегать ходить в церковь, сначала старается прийти к службе попозже, а затем и совсем перестает посещать храм Божий. Ищущие Христа обретают Его, по неложному евангельскому слову: "Стучите и отверзется вам, ищите и обрящете", "В доме Отца Моего обителей много". И заметьте, что здесь Господь говорит не только о небесных, но и о земных обителях, и не только о внутренних, но и о внешних.

Каждую душу ставит Господь в такое положение, окружает такой обстановкой, которая наиболее способствует её преуспеянию. Это и есть внешняя обитель, исполняет же душу покой мира и радования - внутренняя обитель, которую готовит Господь любящим и ищущим Его.

Нужно помнить, что Господь всех любит и обо всех печется, но если, и по человечески рассуждая, опасно дать нищему миллион, чтобы не погубить его, а сто рублей легче могут поставить его на ноги, то тем более Всеведущий Господь лучше знает, кому что на пользу. Нельзя научиться исполнять заповеди Божии без труда, и труд этот трехстатный: молитва, пост и трезвение.

Самое трудное - молитва. Всякая добродетель от прохождения обращается в навык, а в молитве нужно понуждение до самой смерти. Ей противится наш ветхий человек, и враг особенно восстает на молящегося. Молитва - вкушение смерти для диавола, она поражает его. Даже святые, как, например, преподобный Серафим, и те должны были понуждать себя на молитву, не говоря уже о нас, грешных.

Второе средство - пост. Пост бывает двоякий: внешний - воздержание от скоромной пищи и внутренний - воздержание всех чувств, особенно зрения, от всего нечистого и скверного. Тот и другой неразрывно связаны друг с другом. Некоторые понимают только пост внешний. Приходит, например, такой человек в общество, начинаются разговоры, осуждение ближних, он принимает в них деятельное участие. Но вот наступает время ужина. Гостю предлагают котлеты, жаркое... Он решительно заявляет, что не ест скоромного.

- Ну, полноте, - уговаривают хозяева, - скушайте, ведь не то, что в уста, а то, что из уст.

- Нет, я насчет этого строг.

И не понимает такой человек, что он уже нарушил внутренний пост, осуждая ближнего.

Вот почему так важно трезвение. Трудясь для своего спасения, человек мало-помалу очищает свое сердце от зависти, ненависти, клеветы, и в нем насаждается любовь».

Не допустили меня к Толстому

Оптину за все время своей монашеской жизни преподобный Варсонофий покидал лишь несколько раз — только по послушанию. В 1910 году, также «за послушание», ездил на станцию Астапово для напутствия умиравшего Л.Н. Толстого. Ранее Старец говорил в беседе с чадами: «Великое зло – это толстовское учение, сколько оно губит молодых душ. Раньше, Толстой, действительно был светочем в литературе, но, впоследствии, его фонарь погас, и он очутился во тьме, и как слепой он забрёл в болото, где завяз и погиб». Впоследствии, отец Варсонофий с глубокой грустью вспоминал: «Не допустили меня к Толстому... Молил врачей, родных, ничего не помогло... Хотя он и Лев был, но не смог разорвать кольцо той цепи, которою сковал его сатана». Старцу всегда было трудно рассказывать об этом, он очень волновался.

Чувствую усиление бурь...

В 1910 году, летом, Старец тяжело заболевает. Его духовный сын, отец Николай, писал в дневнике: «Пошёл я с Батюшкой ко бдению, но Батюшка постоял очень немного и, позвав меня, пошёл из храма домой и сразу лёг в постель... Ему становилось всё хуже и хуже, был сильный жар и трясла лихорадка... приходили отец Нектарий и отец архимандрит Ксенофонт...» Отца Варсонофия постригли в схиму, и на следующий день ему стало легче. Отец Николай вспоминал слова Старца: «Схима – это край: или смерть или выздоровление. Я чувствую, что схима меня подняла. Мне надлежало умереть, но дана отсрочка. Отец Нектарий теперь мой восприемный отец... Я чувствую, что началась во мне новая жизнь... Чувствую усиление бурь. Я не думал, что получу успокоение, но не думал также, что они так усилятся... »

Отца Николая потрясли слова Старца, который по глубочайшему смирению, говорил об ошибках в своей жизни и о том, что не хватило ему времени на покаяние: «Я умирал и по чьим-то молитвам воскрес. Думал, что уже не встану... Значит, не сегодня-завтра конец и придётся предстать престолу Божию... С чем явлюсь? Что буду отвечать? Оглянулся назад – здесь пробел, здесь промах, то не кончено, это не сделано – одни ошибки. Страшно! Ну да вот, видимо, смилостивился Бог, оставил ещё время на покаяние».

Отец Николай вспоминал: «Жутко было слышать эти речи: если Батюшка, оглянувшись на свою жизнь, видел в ней одни промахи и ошибки, то, что увидели бы мы в прошлом, если только получили бы надлежащую остроту зрения?»

Верно, так угодно Господу, и я спокоен

В 1912 году преподобного Варсонофия назначают настоятелем Старо-Голутвина Богоявленского монастыря близ города Коломны с возведением его в сан архимандрита. Смиренно просил он оставить его в скиту для жительства на покое, просил позволить ему остаться хотя бы и в качестве простого послушника. Но, несмотря на великие духовные дарования старца, нашлись недовольные его деятельностью: путем жалоб и доносов он был удален из Оптиной.

Вот что говорил он сам по этому поводу: «Началось с того, что были доносы на отца архимандрита Ксенофонта о порубке лесов, Скит был в стороне, так как дело касалось монастыря. Доносы были ложны, леса оказались целы. Скит вступился за архимандрита и его отстоял. Тогда враг напал на грешного игумена Варсонофия и, как видите, изгнал его из Оптиной Пустыни. Приехал архиерей из какой-то чужой епархии, начал производить ревизию монастыря, а затем побывал и в Скиту. Сказали ему, что у нас давно старчество... Тогда он решил, якобы для насаждения старчества в других местах, перевести меня в заброшенный монастырь в Коломну. Воле Святейшего Синода я повинуюсь, как воле Божией, но просил себе милости оставить меня здесь простым монахом, но было отказано. Верно, так угодно Господу, и я спокоен».

Сборы Старца, не имевшего почти никакого имущества, были недолгими. Он говорил духовным чадам: «Немного вещей беру я с собою: образа все остаются, а из картин возьму только портрет великого старца и духовного благодетеля моего отца Анатолия и батюшку отца Амвросия. Остальное останется так, как было».

Настоятель Старо-Голутвина Богоявленского монастыря

Мужественно перенося скорбь от разлуки с любимой Оптиной, старец принимается за благоустройство вверенной ему обители, крайне расстроенной и запущенной. Отец Василий Шустин, приехавший вместе со Старцем, вспоминал, как тот «везде нашёл упущения и даже разорение. Гостиница была не устроена. «Что же мне делать, - говорит Батюшка, - где же я помещу приезжающих богомольцев?» И вот Батюшка просит отца Василия и келейников ехать в город, купить кроватей, материала для матрацев и подушек и сшить их. «Денег, - говорит батюшка, - у меня нет, но найдутся добрые люди, поезжайте». «И вот дивное дело, - вспоминал отец Василий, - мне, человеку в студенческой форме, дают и кровати, и материал без всякого разговора, с полной готовностью и без копейки денег. Правда, был со мной келейник батюшки, но его и меня никто не знал». Потихоньку гостиница была устроена.

Отец Василий также вспоминал о том, какие изменения произвёл схиархимандрит Варсонофий в этом запущенном монастыре: «Большие реформы произвёл Батюшка и во внутреннем строении монастыря. Установил обязательное посещение церковных служб и сам являлся примером. Раньше и в трапезную не все ходили, а иеромонахи и не заглядывали, имели при кельях свои кухни. Эконом имел повара. Батюшка же запретил готовить что-либо на дому, и должны были все есть общую пищу и в определённое время. Когда Батюшка пришёл по звону в трапезную, все простые монахи удивились, что он так близок к ним. Пища была невозможная. Щи были из прелой капусты и рыбы с запахом. Эконом не пришёл в трапезную, но Батюшка послал за ним послушника и заставил его есть обед из тех продуктов, которые тот покупал. Эконом отворачивался, а Батюшка его уличал. Недаром эконом носил шёлковые рясы и в его комнате можно было увидеть золотых рыбок. «Как можно, - говорил Батюшка, - давать такую пищу...» Сразу весь дух монастыря переменился. Батюшка позаботился об одежде и пище монахов, и они, увидев такое отеческое отношение настоятеля, не чуждались его, но приходили с любовью и доверием, открывали ему свои души, а он начал их врачевать... Батюшка приучил монахов обители к исполнению устава и безропотному несению послушаний. Через два месяца монастырь стал неузнаваемым».

Под покровом преподобного Сергия

Отец Варсонофий придавал большое значение тому обстоятельству, что он принял управление обителью, основанной преподобным Сергием, игуменом Радонежским, в день памяти которого, пятого июля, он родился и которого считал всегда своим небесным покровителем. А то, что здесь находился посох великого святого, отец Варсонофий воспринимал как символическое благословение преподобным Сергием его настоятельства. Батюшка говорил своим духовным чадам: «Всех вас знает преподобный Сергий – вы здесь под его покровом... Есть предание, что преподобный Сергий посещает нашу обитель и даже благочестиво живущие монахи видели его... Духом я чувствую его присутствие».

За помощью и утешением

Очень скоро в Коломне и во всей округе прошёл слух о появлении в монастыре великого старца. Необыкновенно большое, непривычное для Старо-Голутвина, число людей хлынуло в монастырь. Потекли и пожертвования, которые позволили сделать капитальный ремонт всей обители, - она была вычищена, покрашена, поправлена. Недомогая и всё более теряя силы, Старец вёл переписку с духовными чадами, а с обеда до позднего вечера принимал посетителей.

И как прежде, стекается к преподобному Варсонофию народ за помощью и утешением. И как прежде, он, сам уже изнемогавший от многочисленных мучительных недугов, принимает всех без отказа, врачует телесные и душевные недуги, наставляет, направляет на тесный и скорбный, но единственно спасительный путь.

А меня он слышит

Здесь, в Старо-Голутвине, совершается по его молитвам чудо исцеления глухонемого юноши. «Страшная болезнь — следствие тяжкого греха, совершенного юношей в детстве», — поясняет Старец его несчастной матери и что-то тихо шепчет на ухо глухонемому. «Батюшка, он же вас не слышит, — растерянно восклицает мать, — он же глухой...» — «Это он тебя не слышит, — отвечает Старец — а меня слышит», — и снова произносит что-то шепотом на самое ухо молодому человеку. Глаза того расширяются от ужаса, и он покорно кивает головой... После исповеди преподобный Варсонофий причащает его, и болезнь оставляет страдальца.

Я уже на кресте

Около года управлял Старец обителью. Ему было шестьдесят восемь лет, но организм его был подточен скорбями, многочисленными трудами и заботами. Духовное чадо Старца, отец Феодосий, писал о последних месяцах его жизни, феврале и марте 1913 года: «Между тем как православный верующий народ стекался к Старцу за получением облегчения не только душевных, но и телесных недугов, самого Батюшку подтачивал в это время лютый недуг. Давно уже, свыше двадцати лет, напал он на Батюшку и с тех пор не оставлял его до гроба. Даже, вернее сказать, не одна болезнь была у Батюшки, а несколько, только все принадлежавшие к разряду желудочных и кишечных. Несомненно, что и нервы играли в этой болезни немалую роль. Непрестанные Батюшкины заботы о Голутвине, многочисленные огорчения, переутомление и часто совершенное изнеможение в непосильных трудах с каждым днём усиливали его недуг.

Кое-как Батюшка перемогался ещё весь 1912 год, но с самого же начала 1913 года начал быстро слабеть... В начале февраля Батюшка, несмотря на слабость свою, предпринял поездку в Москву по делам обители. В Москве вдруг почувствовал себя так плохо, что быстро поспешил возвратиться в Голутвин. Батюшка не прекратил приёма народа, хотя силы его с каждым днём заметно падали. Народ он принимал до тринадцатого марта, а жить ему оставалось чуть более двух недель. Уже умирающий, изнемогавший от боли, он не мог отказать страждущим и ищущим старческого окормления и утешения.

Двадцать второго марта, за неделю до смерти, Старец пишет прошение митрополиту Московскому Макарию, где просит «об увольнении от должности настоятеля Старо-Голутвина монастыря, с переводом в число братства Скита Оптиной Пустыни». Он мечтал закончить свои дни в любезной сердцу Оптиной и с надеждой говорил своему письмоводителю, иноку Иоанну Беляеву: «Как получу увольнение, поедем все в Оптину, там я и сложу свои кости».

Но ему становилось всё хуже. Страдания Старца во время предсмертной болезни были поистине мученическими. Отец Феодосий вспоминал: «Громадная опухоль у горла, появившаяся недели за полторы до смерти, очень препятствовала дыханию. Батюшка часто поимённо призывал, кроме святых угодников Божиих и Божией Матери, к Которой имел детскую любовь, также и всех Оптинских старцев». Понимая, что это конец, отец Варсонофий отказался от помощи врача и какой бы то ни было пищи, он лишь повторял: «Оставьте меня, я уже на кресте...» Причащался Старец ежедневно. Утром, первого (четырнадцатого) апреля, Батюшка тихо вздохнул и почил. Лицо его, по словам келейников, приняло выражение необыкновенной кротости, смирения и радости.

Дар Старца

Шамординская монахиня Александра (Гурко) записала воспоминания скитоначальника отца Феодосия: «Отец Феодосий, будучи духовным сыном отца Варсонофия, был его же духовником. Однажды приходит отец Феодосий к Старцу: «Батюшка, вот к вам ваш сынок пришёл!» - «Какой он мне сынок, - возразил, улыбаясь, старец, - мы с ним ровня». Улыбнулся и сам отец Феодосий. Оба они знали, что он был именно «сынком» и относился к старцу с почтением. После кончины отец Варсонофий являлся многим из живущих в скиту монахам. Отец Феодосий сильно огорчался, что не удостоен был такого видения. Однажды он прилёг на койку днём во время послеобеденного отдыха и вдруг увидел, что прямо против него сидит покойный Старец и пристально на него смотрит. Отец Феодосий не мог пошевельнуться от чувства благоговейной радости. Видение продолжалось довольно долго и оставило надолго в келье ощущение благодати, которое сопровождало чудесное видение».

И.М. Концевич, со ссылкой на книгу архимандрита Антония «Немноголетний старец», приводит и такой случай с отцом Феодосием: «Он любил читать акафист Божией Матери и желал знать его наизусть. И когда скончался его наставник, то отец Феодосий, завернувшись в его одеяло, вдруг стал читать на память Богородичный акафист, получив этот дар, как Елисей с милотью Илииною».

Господь творил чудеса через старца Варсонофия и при его жизни и после его кончины.

Вот как вернулся отец Варсонофий в родную Оптину!

Святейший Синод и митрополит Московский Макарий благословили похоронить Старца в Оптиной, куда при жизни он стремился всем сердцем. Гроб был поставлен в металлический ящик и в траурном вагоне двинулся к Оптиной. Огромное количество людей провожали Батюшку, панихиды служились беспрерывно.

Духовное чадо старца, монахиня Елена (Шамонина) вспоминала: «Когда дроги с гробом Старца, сопровождаемые множеством народа, несущего хоругви, крест и иконы, появились у переправы через Жиздру, громче раздался погребальный звон с Оптинской колокольни. На монастырском берегу была вся братия..., а также множество народа. И вот две процессии соединились. Зрелище было настолько трогательное, насколько и величественное. Невозможно словами изобразить чувств, овладевших присутствующими при сей необычной встрече. Плакали братия, рыдали богомольцы, едва выговаривал в слезах литийные возгласы отец скитоначальник Феодосий... Около двух часов дня процессия вошла в святые врата обители. Вот как вернулся отец Варсонофий в родную Оптину! Пусть и во гробе – такова была воля Божия – но вот он здесь, и это служило «немалым утешением братии», как отметили оптинцы.

Гроб был поставлен в Казанский собор, и там отслужили всенощное бдение, а наутро Литургию. По окончании Литургии началась последняя панихида перед погребением Старца. Похоронен был преподобный Варсонофий рядом со своим духовным отцом и учителем, преподобным Анатолием «Старшим» (Зерцаловым). Преподобне отче Варсонофие, моли Бога о нас!

 

<<предыдущая  оглавление