Страницы: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]
Замечательные старцы, жившие в скиту
Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие: их же взирающе на скончание жительства, подражайте вере их (Евр. 13, 7).
Сохранять в памяти имена, жизнь, подвиги, наставления и благотворные деяния мужей благочестивых и добродетельных обязует нас глас совести и закон Божий, как доказывают приведенныя нами слова из Послания Св. Апостола Павла.
Памятуя как их, так равно и другое изречение Св. Писания: тайну цареву добро хранити, дела же Божия возвещати славно (Тов. 12, 7), – приступаю к краткому изложению на бумаге того, что еще живо в сердцах и памяти тысячи людей, и о чем, без сомнения, со временем будут говорить и полнее и искуснее меня.
Старец Досифей. Прежде чем начну обозрение жизни и подвигов блаженной памяти о. Леонида, по-свящу несколько слов его согражданину и предшественнику, по месту жительства, смиренному старцу Досифею: он прибыл в Оптину пустынь в Октябре месяце 1827 года из Рославльских пустынных лесов, где, как мы уже видели, жил вместе с основателями скита. Радостно и с честью принят был Старец своим учеником, Настоятелем пустыни, о. Моисеем, и помещен на жительство в скиту, где и скончался о Господе, в маститой старости.
О. Досифей родом из города Карачева, из однодворцев Драгунской слободы; жил первоначально несколько лет в Площанской пустыне, где и пострижен в монашество; потом лет 40 провождал пустынное и подвижническое житие Смоленской губернии, Рославльского уезда, в лесах со старцами: Варнавою, Никитою, Иаковом, Василиском, Зосимою, Адрианом, Афанасием, Арсением и другими. Отличался особенною простотою и младенческим незлобием.
За несколько времени до кончины сего Старца был достойный внимания и памяти случай: супруга Крапивенского помещика А. С. Воейкова, женщина еще молодых лет, находилась в сильной горячке; все пособия врачей оказались недействительными; неутешный супруг и родственники, отчаявшись в выздоровлении больной, могли только ожидать скорой ея кончины; вдруг она, как казалось им, поговоривши с кем-то тихо, встала сама собою с постели и спросила: «где же монах, который сейчас приходил ко мне?» – и когда ей говорили, и уверили с клятвою, что никто не приходил и они никого не видали: в ту минуту больная почувствовала облегчение от болезни и сказала, что приходивший монах говорил ей следующее: «что ты лежишь? вставай, да приезжай в Оптину пустынь служить молебен, а я на твое место лягу, – так Бог велел!» В несколько дней, после сего, больная выздоровела совершенно и как только позволили силы, в то же время поехала с мужем в Пустынь воздать благодарение Господу Богу. Выйдя из экипажа, они пошли по тропинке, ведущей к скиту; по Божьему смотрению, на этот раз братия, как монастырская, так и скитская, были на общем их послушании, – на покосе; один Старец Досифей оставался в скиту; прохаживаясь по лесу за вратами, он встретился с приезжими, с простодушным приветствием ввел их в скит и показывал его внутреннее расположение. Встреча с о. Досифеем сильно поразила бывшую больную: она смотрела на Старца с благоговейною радостью и, едва скрывая это чувство, тихо сказала своему мужу: «этот монах видом и простою беседою разительно походит на явившегося мне в болезни!»
В том же году (22 Декабря 1828 года) о. Досифей, немного поболев, тихо скончался на 75 году от рождения, из коих 50 лет провел в монашестве.
Иеромонах Леонид (в схиме Лев). На следующий год после о. Досифея, т. е. в 1829 году, прибыл на жительство в скит Старец Леонид с 5 своими учениками.
О. Леонид родился в 1769 году в городе Карачеве, от тамошних граждан (по фамилии Наголкиных), который также был местом родины и его духовного Наставника и друга, Схимонаха Феодора19. Оставив мир, он поступил первоначально в сию Оптину пустынь в 1797 году; прожив тут два года, перешел в пустынную обитель Белобережскую (Орловской эпархии), где и пострижен в монашество 1801 года, Строителем Василием, Старцем опытным в духовной жизни. По достижении степени Иеромонаха он был определен Строителем той же Белобережской пустыни, по воле блаженной памяти Преосвященного Досифея, Епископа Орловского. До занятия этой должности о. Леонид жил временно в Чолнском монастыре, где в то время поселился только что прибывший из Молдавии Схимонах Феодор, ученик великого Старца Паисия, Архимандрита Молдо-Влахийских монастырей. Укрепленный благодатью Св. Духа и опытный в подвижнической жизни, о. Феодор преподавал братии Чолнской обители сокровища духовных советов и утешений, собранные им в Молдавии. Под руководством сего-то Наставника в полной мере возросла и процвела верою и благочестием душа Леонида, яко древо насажденное при исходищох вод, еже плод свой даст во время свое (Пс. 1, 3). Чистейшая любовь соединяла Наставника и ученика неразрывными узами друг с другом. После сего понятно, как трудно было о. Леониду разлучиться со Старцем, когда воля Архипастыря вызвала его на степень Настоятельства; но Провидение разлучило сподвижников не надолго: посещения и безпокойства ближних, нарушающия безмолвие пустынной жизни, особенно молва о добродетелях и подвигах, от которой всегда, по смиренномудрию, бегал Феодор, понудили его, для ненарушимого молитвенного служения Господу, переселиться в пустынную Белобережскую обитель в 1805 году. Честно был принят смиренный Старец своим учеником, Настоятелем сей Пустыни: о. Леонид обрадовался приходу мудрого наставника, как обретению высокой для него цены сокровпща, и потому много дорожил им; купножитие и частое собеседование со Старцем усовершило о. Леонида еще более к дальнейшему прохождению духовных подвигов. В Белых берегах (в 1807 году), попущением Божиим, о. Феодора постигла сильная и продолжительная болезнь: девять дней не принимал он никакой пищи и трое суток пробыл в летаргическом сне: «испытав в сей болезни, – говорит описатель жизни и подвигов о. Феодора, – сладостныя ощущения благодатных даров Духа Божия, Старец возжаждал еще более уединенной и безмолвной жизни, и объявиле о сем желании Настоятелю и братии. По любви и уважению к нему, немедленно устроили для него уединенную келью в глуши леса, – в двух верстах от обители. Там, в пустынном безмолвии, поселился он вместе с добродетельнейшим Иеросхимонахом Клеопою. К ним в скором времени поселился и смиренный Леонид, добровольно сложивший с себя достоинство Строителя в 1808 году. Но не вжигают светильника и поставляют его под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже в храмине сут (Мф. 5, 15). Скоро Провидение открыло людям великие подвиги пустыннолюбиваго Феодора: слава о доброте, мудрости и непорочной жизни его пронеслась повсюду, – и к дверям келлии его стали стекаться тысячи посетителей. Безмолвные пустынники, утомленные молвою, стоь приятною для самолюбия, и столько тягостною для смиренномудрия, – открывают пред Господом печаль сердца своего и повергают волю свою во святую волю Божию; – и воля Божия, благая и премудрая, в скором времени возбудила в сердце их пламенное желание переселиться в отдаленные северные пределы царства Российскаго. Три года продолжалось и возрастало в них сие влечение; наконец смиренному Феодору определено было прежде своих сподвижников оставить Белые берега: предавшись воле Всемогущаго, носящаго всяческая глаголом Силы Своея, он направил путь свой в Новоезерский монастырь (в 1809 году), лежащий на восточной стороне Новгородский губернии20». Недолго о. Леонид и Клеопа оставались в Белых берегах, по выходе оттуда их наставника и друга; в 1811 году, для сближения с ним, они переселились на жительство в скит Валаамского монастыря. Здесь они имели утешение еще раз соединиться «с утомленным – по словам жизнеописателя – от борьбы с завистию и ненавистью Старцем Феодором», который по выходе из Белых берегов провел три скорбных для него года в Палеостровской пустыне (на острове Онежского озера). Около шести лет пребывали три доблестные сподвижника в Валаамском скиту, как в надежном пристанище спасения, и здесь о. Феодор своею духовною мудростию и смирением привлек к себе почти всю братию. «Но та же мудрость, почтение и слава снова возбудили против него зависть». По кончине одного из членов этого святого братства – Иеросхимонаха Клеопы в 1816 году (Мая 19), «гонимый Старец, в болезни тела и в прискорбии духа, принужден был искать убежища в Александро-Свирском монастыре, «почитая себя отребием мира, недостойным мирнаго жилища на земле; он перешел в обитель сию с прежними сотрудниками своими, и в оной скоро окончил многотрудное поприще земной жизни своей», – испустив дух на руках о. Леонида, своего любимого ученика и вместе духовного отца, 1822 года Апреля 7, в вечер Светлого Пятка.
Вот в каких умилительных подробностях описывает блаженную кончину Старца красноречивый его жизнеописатель: «Еще за полгода. до кончины Феодора постигла его тяжкая болезнь. „Слава Богу, слава Богу!" – повторял он в минуты жестоких мучений своих – „и я вижу наконец берег житейскаго моря, по которому доселе, как утлая ладья, носилась душа моя напастей бурею". Наступила Страстная седмица 1822 года. Настал и вечер жизни его – вечер Светлаго Пятка. Лице Старца просияло; радостная улыбка оживила уста его; печальные ученики, безмолвно окружавшие смертный одр его, забыли слезы и сетования; с благоговейным трепетом и изумлением смотрели они на блаженную кончину раба Господня; Архимандрит Макарий напутствовал его Елеосвящением и приобщением Святых Таин, и чистая, светлая душа его отлетела в горния обители блаженной вечности». Лишившись единственнаго друга и сподвижника, о. Леонид, уже украшенный сединами духовной мудрости и окруженный учениками, ищущими его советов и наставлений, пожил в Александро-Свирской обители, по кончине Старца, еще 7 лет; услышав же о вновь устроенном при Оптинойпустыни безмолвном ските, ради пользы учеников своих, не могших еще понести молвы от бываемого многонародного собрания в Свирской обители и требовавших обучения в пустынном общежитии, перешел в этот скит в 1829 году; пробыв прежде, по благословной вине, с полгода в Площанской пустыни. С ним пришло 5 человек учеников его.
Отцу Леониду отвели келлию, нарочно для него приготовленную на монастырской пасеке, и всех его учеников поместили в скиту. Опытности о. Леонида в духовной жизни предоставлено было духовное руководство почти всех братий, жительствовавших в Оптиной пустыни. Искусное врачевание немощствующих душ, мудрость Старца, свидетельствуемая любовию и почтением к нему Настоятеля и братии, скоро сделали о. Леонида известным и вне обители: не может град укрытися верху горы стоя (Мф. 5, 14). Как золото, искушенное и очищенное в горниле 30-летней подвижнической жизни, Старец, смотрением Божиим, вызван был наконец на великий подвиг служения человечеству! Ради духовных советов начали приходить к дверям его келлии из городов и селений разного рода люди: дворяне, купцы, мещане и простой народ обоего пола, и все были принимаемы Старцем с сердобольным, отеческим расположением и любовию. Раскрывавшие пред ним свои душевные недуги и раны отходили утешенными и исцеленными; а одержимые телесными болезнями и даже бесноватые получали облегчение чтением над ними приличных молитв (из требника) и помазанием елея от неугасимой лампады, горевшей пред иконою Владимирской Божией Матери (единственное украшение келлии Старца); – икона эта получена о. Леонидом в благословение от Схимонаха Феодора (а им принесена из Молдавии); короче сказать: никто из приходящих не выходил из келлии Старца, не быв утешен духовно или телесно.
С каждым годом стечение народа к Оптиной пустыни значительно умножалось; чрез что она видимо процветала, как умножением доходов, способствовавших возведению строений, так и собранием братии, которые стекались из разных мест, как пчелы в улей – напоевать сердца свои потоками сладости Божественной, истекавшей из медоточивых уст Старца. Настоятель же; будучи уверен в расположении о. Леонида к нему и к обители, и зная искусство его в духовной жизни, всех приходивших на жительство в монастырь поручал духовному руководству Старца, тем более; что сам не имел к тому достаточного времени, как человек озабоченный многотрудными занятиями по внутреннему и внешнему управлению и устройству обители.
Ниже будет упомянуто о личных свойствах Старца, характере его поучений, и вообще о том, с каким самоотвержением он проходил указанный ему Провидением путь служения человечеству; а теперь перейдем ко внешним подробностям его земного поприща.
Стечение народа к о. Леониду особенно усилилось в 1835 году; почему в 1836 году Февраля 2 дня Старец был переведен из скита на жительство в монастырь.
Но зависть не могла смотреть на все сие спокойными глазами. Один из Старцев – летами, но не духовным разумом, подвигнувшись мнимою ревностию, а на самом деле завистью, за хождение к о. Леониду, ради духовных советов и назидания, внешних посетителей (хотя они приходили не прямо в скит, а на пасеку, где была келья о. Леонида, куда и вход был совершенно отдельный, и следовательно ни кому от сего помехи не было), согласясь с некоторыми нерасположенными к о. Строителю, и также подвигнутыми противу о. Леонида завистью, братиями, неоднократно писали к Преосвященному доношения о стечении к о. Леониду народа; представляя это зазорным и нарушающим монастырское безмолвие, а наконец, не довольствуясь этим, составили на обоих, то есть на о. Строителя и о. Леонида донос, и поднесли его Преосвященному от неизвестного лица. В то же время старались всеми мерами рассеявать и в народе невыгодные мнения об о. Леониде. А хотя и много было усердствующих к нему, но являлись и такие между ними, кои составляли об нем мнения по преувеличенным слухам, и слыша например восторженные отзывы о Старце от людей, получивших от него духовную пользу – и не имея им веры, приходили уже с предубеждением, говоря с презорством: «пойдем, посмотрим, что там за святой-такой?» – и, весьма естественно, такие, вместо назидания, соблазнялись, и разносили укоризны о том, чем другие пользовались; что написал и Апостол: Душевен человек неприемлет, яже Духа Божия, юродство бо ему есть: и не может разумети, зане духовне востязуется (1 Кор. 2, 14).
Таким-то образом сложилась борьба между двумя совершенно противоположными мнениями: в то время, когда одни прославляли дивного Старца, другие повторяли голословные о нем клеветы. Надо заметить, что всего более имели о нем невыгодное мнение те люди, кои сами его вовсе не знали, никогда не видали, а только слышали от других с преувеличением и с прикрасами. Преосвященный, желая утолить молву, а может быть и опасаясь, как бы не получить какой-либо неприятности от усиливавшихся неблагонамеренных слухов, приказал перевести о. Леонида с Скитской пасеки в монастырь и запретить вход к нему светским людям обоего пола. Исполняя волю Архипастыря, по неимению в монастыре свободной и удобной келлии, перевели Старца в Ноябре 1835 года в одну из келлий, находящихся внутри скита. Но сим не удовольствовались: последовало настоятельное предписание, не взирая ни на что, переместить о. Леонида в монастырь. Почему и выведен был в монастыре из одной келлии Иеродиакон, и помещен в оную о. Леонид. Великодушно перенес Старец это стеснение, но находившиеся при нем братия не без слез и сетования проводили его из скита в монастырь, как единодушная семья, у которой отымала родного отца и наставника. Не менее прискорбно было приводить в исполнение эти меры о. Строителю и Начальнику скита, зная невинность Старца и его равноангельное житие. Что же сказать о многочисленных почитателях и духовных детях Старца? о тех, которые имели в нем скорого разрешителя недоумений и сомнений, подпору и немощах, опытного наставника в духовных бранях и обстояниях, доброго за них молитвенника и скорого утешителя в скорбях? – их печаль и отчаяние неизобразимы. Это перемещение Старца произошло 2 Февраля 1836 г., значит он пробыл по переходе из прежней своей скитской келлии на пасеки в новую только три месяца. С ним перешел из скита в монастырь Монах Макарий Грузинов и послушник Григорий Лавров. Но и все прочие скитские братия остались к нему приверженными сыновнего любовию, как к своему духовному наставнику, и не оставляли приходить к нему для укрепления в душевных немощах и недоумениях: он, будучи одарен духовным рассуждением, и имея острую память и дар слова, всякому делал приличныя наставления от Свящ. Писания и Отеческих учений, глубоко вкоренившихся в его чистой памяти и уме.
В том же 1836 году, иждивением проживавшаго в монастыре благочестивого мужа Алексея Ивановича Желябужского, был выстроен к успокоению Старца особый деревянный корпус, в котором строивший определил для себя и для Старца две келлии. Этот незабвенный благотворитель Оптиной пустыни был духовно привержен к о. Леониду, и им любим взаимно; они всегда вместе читывали Божественное Писание и отправляли молитвенное правило, с помощию келейников Старца и братий, приходивших к нему для вопрошения о своих помыслах.
С течением времени, смущение, милостию Божиею, мало-помалу – если и не совсем миновалось, – то ослабело и стихло. Пять лет прожил Старец по переходе из скита в монастырь, продолжая подавать духовные наставления братии и посетителям, памятуя слово Спасителя: грядущаго ко Мне не изжену вон; – о. Леонид, не взирая на слабость своего здоровья, не отказывал никому, и до самой кончины являл неутомимую ревность в служении Богу в лице страждущего человечества.
К этому периоду жизни относится, любопытный по своим подробностям, и простоте, рассказ постриженника св. Афонской горы – инока Парфения (ныне Настоятеля новосозданного им Глушицкаго монастыря Московской Епархии). Этот безыскуственный рассказ интересен, как свидетельство очевидца; ибо знакомит нас с личностью блаженнаго Старца и вместе с тем показывает, как он, совершая свое служение Богу в лице страждущего человечества, по дару духовного рассуждения, различно врачевал немощи приходящих к нему:
«Из Белобережской пустыни аз в пятый день прибыл в общежительную Оптину пустын, что в Калужской губернии, близ города Козельска. Прежде, за много лет, аз слыхал о живущем в Оптиной пустыни, о великом Старце, Иеросхимонахе Леониде; и отдавна времени желал видеть его и насладиться его беседы, и получить от него наставление и в скорбях своих утешение. По прибытии моем в Оптину пустынь, аз скоро устремился к о. Леониду, с надеждою получить себе утешение, и распросив о келлии его, придох к нему со тщанием. И пришедши в его сени, убоялся, ово от радости, яко сподобляюся видеть такаго великаго Отца, ово от мысли, что, как я недостойный явлюсь пред такаго великаго Старца; и долго стоя в сенях, опасался отворить дверь. Потом вышел его ученик. Аз же спросих: «можно войти к Старцу?» Он ответил: «можно». Потом аз внидох к нему в келлию; но тамо еще более убоялся и вострепетал. Ибо почти полная келлия была людей разнаго звания: господ, купцов и простых; и все стоят на коленях со страхом и трепетом, как пред грозным судиею, и каждый ожидает себе ответа и наставления; и аз, такожде, позади всех, пал на колена. Старец же сидит на кроватке, и плетет пояс: это было его рукоделие – плести пояски, и давать посетителям за благословение. Потом Старец возгласил: «а ты, Афонский отец, почто пал на колени? Или ты хочешь, чтобы аз стал на колени?» Аз же устрашихся, что никогда мене не видал, и не знал, а в одежде аз бых простой, а назвал мене отцем Афонским. Аз же отвещах: «прости мя, отче св., Господа ради; аз повинуюсь обычаю; вижду, что все люди стоят на коленах, и аз падох на колени». Он же паки сказал: «те люди – мирские, да еще и виновные; пусть они постоят; а ты – монах, да еще и Афонский; востани, и подойди ко мне». Аз же, воставши, подошел к нему. Он же, благословивши мене, приказал сесть с ним на кровати, и много мене распрашивал о св. Горе Афонской, и о иноческой уединенной жизни, и о монастырской общежительной, и о прочих Афонских уставах и обычаях; – а сам руками безпрестанно плетет пояс. Аз же все подробно разсказал; он же от радости плакал и прославлял Господа Бога, что еще много у Него есть верных рабов, оставивших мир и всякое житейское попечение, и Ему, Господу своему, верою и любовию служащих и работающих. Потом начал отпускать людей, и каждому врачевал душевныя и телесныя болезни, телесныя – молитвою, а душевныя – отеческою любовию и кроткими словесами, и душеполезным наставлением, овых – строгим выговором, и даже изгнанием из келлии.
Между этими людьми стоял пред ним на коленах один господин, приехавший на поклонение в обитель и для посещения великаго Старца. Старец спросил его: „а ты что хочешь от меня получить?" Тот со слезами ответил: „Желаю, Отче святый, получить от вас душеполезное наставление". Старец же паки вопросил: „а исполнил ли ты, что я тебе прежде приказал?" Тот ответил: „нет, Отче святый, не могу того исполнить". Старец же сказал: „зачем же ты, не исполнивши перваго, пришел еще и другаго просить?" Потом грозно сказал ученикам своим: „вытолкайте его вон из келлии". И они выгнали его вон. Аз же и все тамо бывшие испугались таковаго строгаго поступка и наказания. Но старец сам не смутился, и паки началь с кротостию беседовать с прочими, и отпускать людей. Потом един из учеников сказал: „Отче святый, на полу лежит златница". Он же сказал: „Это господин нарочно выпустил из рук, и добре сотворил: ибо пригодится Афонскому отцу на дорогу". И отдал мне. Это был полуимпериал.
Потом аз вопросил Старца: „Отче святый, за что вы так весьма строго поступили с господином?" Он же ответил мне: „Отец Афонский! аз знаю – с кем, как поступать: он раб Божий, и хощет спастися; но попал в одну страсть, и привык к табаку; аз же приказал ему отстать от табаку, и дал ему заповедь более никогда не употреблять его; и покуда не отстанет, не велел ему и являться ко мне. Он же, не исполнивши первой заповеди, еще и за другою пришел. Вот, любезный отец Афонский, сколько трудно из человека исторгать страсти!"
Беседующим нам привели к нему три женщины: одну больную, ума и разсудка лишившуюся, и, все три плакали и просили Старца о больной помолиться. Он же надел на себя епитрахиль, и положил конец епитрахили на главу болящей и свои руки; и, прочитавши молитву, трижды главу больной перекрестил, и приказал отвести на гостинницу. Сие делал он сидя; а потому он сидел, что уже не мог встать, был болен и доживал последние свои дни. Потом приходили к нему ученики, монастырская братия, и открывали ему свою совесть и свои душевныя язвы. Он же всех врачевал, и давал им наставление. Потом говорил им о своей смерти, что приближается кь нему кончина, и говорил им следующее: „Доколе вы, чада моя, не будете мудры, яко змия, и цели, яко голубие? И доколе вы будете изнемогать? И доколе вы будете учиться? Уже пора вам и самим быть мудрым и учителям, а вы сами ежедневно еще изнемогаете и падаете. Как же вы будете жить без мене? Ибо приходят ко мне последние дни, и должен я оставить вас, и отдать долг естеству своему, и отойти ко Господу моему". Ученики же, слышавши сие, горько плакали. Потом всех отпустил, и мене такожде.
На другой день аз паки приидох к нему. Он же паки принял меня с любовию, и много со мной беседовал; потом пришли вчерашния женщины, и больная с ними, но уже не больная, а совершенно здрава; и пришли благодарить Старца. Аз же, видевши сие, удивлялся, и сказал Старцу: „Отче святый, како вы тако дерзаете творить такия дела? Вы этой славой человеческой можете погубить все свои труды и подвиги?" Он же в ответ сказал мне: „Отец Афонский! аз сие сотворил не своею властию, но это сделалось по вере приходящих, а действовала благодать Святаго Духа, данная мне при рукоположении; аз же человек грешный есмь". Аз, слышавши сие, весьма воспользовался его благим разсуждением, верою и смирением. Потом, паки приходил вчерашний господин, и просил у Старца прощения со слезами. Он же простил, и приказал исполнять то, что приказано было прежде. Потом отпустил нас всех.
Аз препроводих в Оптиной пустыне целую седмицу, и торжествовах праздник Рождества Пресвятыя Богородицы. И многажды аз посещах тихий и безмолвный скит, который отстоит от монастыря с полверсты, посреди лесу, и многажды тамо беседовах со отцами – Иеросхимонахом Иоанном, обратившимся из раскола, такожде и с духовником Иеромонахом Макарием. Такожде многажды беседовах со страннолюбивым Оптинским игуменом Моисеем. Потом отправихся в путь. А старец Леонид, после мене, чрез месяц, кончил жизнь свою, и пошел ко Господу своему».
Не без скорби приближался Старец к концу своего многотрудного поприща; болезнь его была водяная; она разливалась постепенно, и наконец повергла Старца на смертный одр. За несколько дней до преставления, он ничего уже не вкушал и только укреплял себя духовно-частым приобщением св. Христовых Таин. Пред кончиною особорован Елеосвящением, которое совершили: Игумен Малоярославецкого Черноострожского монастыря о. Антоний, живущий на покое в скиту – бывший Игумен Валаамского монастыря Варлаам, Строитель Тихоновской Калужской пустыни Иеромонах Геронтий, Казначей Иеромонах Гавриил, Иеросхимонах Иоанн, Начальник скита Иеромонах Макарий и Иеромонах Иосиф; певцов и прочей братии полны были келлии, и все они были ученики о. Леонида. На самый день кончины, 11 Октября 1841 года, поутру в 8 часов, приобщился он св. Таин; за два часа до сего, прибыл проститься с отходящим от мира подвижником Василий Петрович Брагузин24, бывший за 180 верст от обители в доме Гг. Дубровиных; он провидел духом кончину о. Леонида, и встревожил этою вестью Гг. Дубровиных, которые и сами с ним приехали в обитель. Вошед в келлию к больному Старцу, Брагузин, постоянно хранивший с ним духовное общение, сказал «надобно переодеться!» – давая сим разуметь о скором отшествии души от тела. «Василий Петрович, помолись, чтоб Господь избавил меня от вечной смерти» – тихо проговорил Старец. – «Авось избавит!» – отвечал также тихо Брагузин на эту смиренную просьбу великого подвижника.
В последнюю минуту блаженный Старец, взглянув на предстоящих в безмолвном благоговении учеников, приподняв правую руку, благословил всех, и предал Дух свой с миром в руце Божии. Тело его стояло в соборном храме три дня, не издавая никакого смертного запаха; во все это время церковь с утра до ночи была полна народом, приходившим сотворить последнее целование тому, кто был, при жизни, их духовным отцем и безмездным врачем. Погребение совершено Игуменом Моисеем соборне, со всеми наличными Иеромонахами и Иеродиаконами, 13 Октября. Внутри монастыря из соборной церкви, против придела св. Николая Чудотворца, стоят два колоссальные памятника одинаковой формы, вылитые из чугуна, украшенные позолотою, и обведенные чугунною же решеткою; под одним покоится блаженный Старец Леонид, под другим – друг его о Господе, бывший Болховский помещик Алексей Иванович Желябужский, поживший в обители с 1836 года, и скончавшийся несколькими месяцами ранее о. Леонида, именно: 11 Июня 1841 года.
На памятнике о. Леонида посетитель прочтет следующия надписи.
1) Кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти: но блаженни умирающии о Господе, ей, почиют от трудовь своих.
2) Памятник сей покрывает тело почивающаго о Господе с миром Иеросхимонаха Леонида (Льва), понесшаго благое Христово иго в монашестве 46 лет, родом был из Карачевских граждан, по фамилии Наголкин.
3) Уснул сном смерти в надежде воскресения и жизни вечныя. – Оставил о себе память в сердцах многих, получивших утешение в скорбех своих.
4) Скончался 11 Октября 1841 года; всего жития его была 72 года.