Страницы: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7]
Изложив в кратком обзоре главные черты внешней жизни великого Старца, я уступаю перу, более опытному и красноречивому, ознакомить читателей с духовною деятельностью того, кто 30 лет подвизался подвигом добрым в безмолвии пустынном, и наконец, как светильник веры, благодатию Божиею поставлен был на свещнице, да светит всем, иже во храмине суть мира сего (Мф. 5, 15). Предлагаемый очерк сообщил мне ученик блаженного Старца, проживающий ныне в северных пределах нашего отечества.
«Описать жизнь Старца, который был учеником Схимонаха Феодора и духовным его отцем, а учениками своими соделал цветущия три обители, – седмидесяти-двухлетнюю жизнь воина Христова, исполненную безчисленных испытаний (которыя мир называет скорбями), сию скорбную и поучительную жизнь представить в кратких словах почти невозможно. До последняго смертнаго дня о. Леонид жил и трудился неусыпно, – между тем как многие умирают за долго до смерти, – и оживлял собою последнее место, назначенное ему для успокоения после трудных земных странствий. Аз есмь свет миру, – сказал Господь, – еще мало время свет в вас есть; ходите, дондеже свет имате, да тма вас не имет, и ходяй во тме, невесть, камо идет (Ин. 8, 12; 12, 35). Этот свет учения Христа Спасителя нашего, которым просвещен был до глубины души блаженный Старец, и которым освещал и других, приходящих к нему с верою и простотою сердечною, – этот свет и жизнь, слова и дела его передать не так легко, как сообщить огонь одного светильника другому. Нелицемерное его благочестие, мужество душевное и радость духовная, детская простота, его терпение и великодушие, известны всем; но как передать их, когда не сам имеешь? Или нам остается только оплакивать нашего духовнаго отца? По истине, где теперь живое слово, столь действовавшее на нас малодушных и колебленных? кто просветит тьму наших помышлений? кто обрадует единымь взором? кто исцелит единым благословением? кто научит немногими словами? Слово его заставляло повиноваться и веровать неверующаго; оно одушевляло безнадежнаго, и могло сделать духовным человека плотскаго; оно было смиренно и заключало в себе не высокое, но деятельное поучение Старца, опытное и кроткое. В сем познают яко мои ученицы есте, аще любовь будете иметь между собою, – повторял о. Леонид прощальныя слова Христовы, – и это было его любимое слово к ближним его ученикам.
Жизнь о. Леонида была сокрытою от многих, и по многим важным причинам, – как справедливо заметил один муж, более меня опытный, – но я пишу не жизнь его, а токмо делаю посильное вступление к ней, подкрепляя себя словами Апостола Павла: Поминайте наставники ваша.
Действительно, внутренняя жизнь Старца была сокровенною; обстоятельства наших времен, молва человеческая, тайная зависть, и наконец открытое преследование и стеснение принуждали его к тому буйству Христа ради, которое превышало мудрость человеческую; может быть и сам Господь умудрил его ступить на этот путь, на котором он должен был окончить жизнь свою. Сим путем он достиг всего: отклонил славу, опасную и для великих подвижников, испытывал приходящих, и отклонял праздное любопытство, подавал скорую помощь истинно нуждающимся.
Действуя таким образом, о. Леонид покрывал мудрыя свои постановления простотою слова и часто растворял их шутливостию, повидимому неуместною, но весьма оправдываемою самым делом, потому что чрез это он удобно и посреди собрания прилагал духовныя врачевства к тайным душевным ранам различно страждущих; а сверх того доставлял свободный доступ к себе всем.
В самой речи Старца и разговоре его была какая-то резкая особенность, одному ему только свойственная: совокупляя духовную силу слов писания и учений Отеческих с краткословным, но выразительным Русским народным наречием, он попеременно растворял одно другим, где находил это полезным; понижая и возвышая тон, иногда же, по мере надобности, изменяя и самый голос, он сообщал слову своему особенную силу, так что оно падало прямо на сердце, производя в каждом приличное действие: одного утешая в скорби, другаго возбуждая от греховнаго оцепенения, иного разрешая от уз отчаяния.
В последние годы (1836–1841) келлия его с ранняго утра и до поздней ночи была наполнена приходившими целиться от душевных и телесных болезней; и Старец по слову Господню: грядущаго по мне не изжену вон; туне приясте, туне дадите, принимал всех без различия, особенно же был расположен к принятию простаго народа; ибо нужды бедных требовали неотложной помощи, а скорби смертельныя скораго утешения. Некоторые от болезни сердца едва могли сказать слово и только стонами выражали ее; другие, одержимые бесом, были влачимы в келлию о. Леонида сострадательными родными или ближними; иные несли детей для принятия у него благословения. Многие жили в гостиннице по неделям, ожидая лицезрения Старца; всем надобно было помочь, всех целить и притом сохранить все свои отношения: к Духовной власти, к монастырю, к о. Игумену.
Все это превышало обыкновенныя силы человеческия, но и вера о. Леонида на помощь Божию была превыше естественной. Он оставил все мелкия предосторожности, полагаясь на Господа своего Иисуса Христа и св. Ангела хранителя человека. Их незримому водительству вверил он вхождение и исхождение своих посетителей и, яко скала посреде обуревающихть ее волн, оставался безопасным.
Неужели позабывал он, что и праведнику нужны – молитва, отдохновение, собрание мыслей, уготовление к подвигу?
Душу свою неужели оставлял гладною, ибо она томится и слабеет в многолюдстве, и только может воскрыляться в безмолвии?
Нет, великое зрелище человеческих страстей и бедствий, которых он был ежечасным слушателем, и в которых принимал искреннее христианское участие, извлекало у него глубокие вздохи, слезы и подвигало всю внутренность его. И тогда, обращенный ко Господу вздох, или взор к Иконе Божией Матери, пред Которой теплилась неугасимая лампада, сии простые знаки сердечнаго чувства, заменяли ему устную молитву.
В минуты отдохновения, он плел шнурки, тихо нашептывая молитву Иисусову.
Господь привел меня к о. Леониду в то время, когда он уже оканчивал земное поприще свое и оставалось ему прожить три последние, трудные свои года. Старец подобился тогда дереву, покрытому многими плодами, к которому все простирали и взоры и руки, так что трудно было продраться сквозь толпу, чтобы увидеть его. „Но, – говорил он, – сам Бог поможет пройти ко мне тем, которым это полезно!"
Келья его представляла картину, достойную кисти художника. Старец, в белой одежде, в краткой мантии, был виден изъ-за круга учеников своих, которые стояли пред ним на коленахъ, и юношеския лица их были одушевлены разными выражениями чувств: иной приносил покаяние в таком грехе, о котором и не помыслил бы непроходивший послушания; другой со слезами и страхом признавался в неумышленном оскорблении брата; на одном лице горел стыд, что не может одолеть помыслов, от которых желаль бы идти на конец света; на другом выражалась хладнокровная улыбка неверия ко всему видимому: он пришел на ряду с другими явиться только к Старцу и уйти неисцеленным; но и он, страшась проницательнаго его взгляда и обличительнаго слова, потуплял очи и смягчал голос, какъ-бы желая смягчить своего судию ложным смирением. Здесь видно было истинное послушание, готовое лобызать ноги Старца; там немощный, отринутый всем миром, болезненный юноша не отходил от колен о. Леонида, как от доилицы ея питомец. Между прочими видна была седая голова воина, служившаго некогда в отечественной брани, и теперь ополчившагося, под начальством такого искуснаго вождя, против врагов невидимых. Здесь белелись и власы Старца, который, признавая свое неискусство в монашестве, начинал азбуку духовную, когда мир признавал его наставником. Такимъ-то разнообразным обществом был окружень великий Старец и вождь духовный.
В углу этой чудной келлии стаивал и аз грешный, замечая эти зрелища, столь же поучительныя, как и все события, напоминавшия лучшее время Христианства. „Собрание смиренных – яко собрание Серафимов» – сказал св. Исаак Сирин. Вечером собранные на правило, на чтение вечерних молитв, и двух глав Апостола и одной Евангелия, – составляли какъ-бы единое семейство. Пришедшие с летних работ сидели на полу и отдыхали, приемля пищу духовную, едва только подкрепивши себя вещественною. Чтец должен был читать не протяжно и без ложной чувствительности, не тщеславясь голосом; при чем Старец останавливал его своими замечаниями. Охотники до чтения должны были признаваться при всех, что желают читать; чрез что научались сознанию своей немощи. Евангелие читывал сам Старец высоким голосом, по Молдавскому способу, который по преданию заимствован из великой лавры св. Паисия.
Это чтение было одно свободное время о. Леонида, остальное, за исключением краткаго отдыха, и то не в положенные часы дня, а когда случалось, он был на службе своих ближних.
Приходящих к нему и страждущих, не всегда понятными болезнями, он помазывал маслом от лампады, непрестанно горевшей пред Иконою Божией Матери, когорая была благословение Схимонаха Феодора и находилась с ним в Молдавии.
За это простое, Христианское действие Старец терпел великое нарекание от соблазняющихся. Самые приверженные и старейшие из учеников просили его оставить такой способ исцеления, но убедить его никак не могли. Конечно, силу этого помазания знал лучше всех о. Леонид, когда употреблял оное до самой смертной своей болезни. Оно способствовало ему в скором исполнении дела, определеннаго ему для служения человечеству.
Не всех стекавшихся к нему за советами и для исповедагия своих таин о. Леонид мог отпустить с напутствием Евангельскаго, Апостольскаго слова, или изречения святых Отцев; не всех мог утешить и убедить: но всем мог преподать благодатное от иконы Божией Матери помазание и над многими страждущими от нечистых духов мог одновременно прочесть заклинательную молитву. Это всего чаще исполнял неутомимый Старец. Если скажут: „да это не трудно: и всякий может помазать елеем и прочесть заклинание?" Таковому смелому вызову я предлагаю пример сынов Иудея Скевы, которые начали, по примеру св. Апостола Павла, изгонять духов именем Иисуса Христа. „Иисуса я знаю, – отвечал бес, – и Павла также, да вы кто таковы?"
Следственно, кроме силы имени Христова и помазания, нужна еще и благодать, присутствующая ученикам Господа нашего Иисуса Христа. Яко дар, она дается им или по званию, или за их веру, подвиги и страдания, а наипаче за смирение, которое даров Божиих не приписывает себе, а воздает Божие Богови, и о всех, и за вся благодарит непрестанно Подателя благих. Кому известно, когда и в какой степени получил благое дарование исцелений покойный Старец, и утгверждено ли оно было за ним как за св. Космою и Дамианом и другими целителями?
Это тайна; но действия сего дара были нередко видимы. Я скажу еще об одном особенном свойстве, которое имел сей раб Иисуса Христа: в его присутствии многие ощущали внутренний мирь, успокоение сердечное и радость. Те помыслы, которые казались страшными, неодолимыми и непрестанно тревожили, исчезали при нем, как будто их никогда не было26. Это всего лучше известно монашествующим, страдавшим сими духовными болезнями, мало известными миру. Они опять появлялись, когда, предоставленный своему произволу, послушник ленился приходить к о. Леониду.
О. Леонид для многих был живая книга. Учил делом, – что более всего действует на наши чувства и нас убеждает. Учил и словом как понимать слово Евангельское, как приводить его в исполнение, и как врачевать им наши немощи.
Под руководством о. Леонида подвизались весьма многие; при нем в Оптину пустынь стекалось множество разных монахов. Здесь, как цветок пустынный, скоро распустился, и внезапно изсох, созженный огнем искушения, бедный Павель Тамбовцев, брат, одаренный живым воображением; его келейныя записки, известныя под заглавием: „Вопросы ученика и ответы Старца", – лучше моего очерка изображают о. Леонида.
Прошло четыре года, как мы лишились о. Леонида; он почил в мире от трудов своих, но вер-но слово Писания, что имя мужа благочестиваго переживает роды и слава его не потребится; премудрость его поведят людие и похвалу исповесть Церковь (Сир. 44, 13–14). Память сего мужа неизгладимо напечатлена: на сердцах многих в хижинах простолюдиновъ, равно как и в домах благочестивых граждан и помещиков, нередко людие поведят его духовную премудрость. На могиле о. Леонида, приосененной чугунным памятником, который (как гласит одна из надписей) воздвигли „усердие и любовь к нему", часто слышится вечная память, возглашаемая от служителя церкви, по усердию же и любви многочисленных почитателей и духовных чад Старца. Сам Высокопреосвященный Филарет, Митрополит Киевский и Галицкий, во время последняго носещения Оптиной пустыни, в 1842 году, почтил память его литиею на могиле. Учениками о. Леонида наделены, – и под управлением их процветают несколько обителей и, нет сомнения, что кто-нибудь из них своевременно подарит нась полным жизнеописанием сего мужа и тем дополнит духовную скудость нашего сказания, Вышеупомянутыя келейныя записки одного из учеников о. Леонида, под заглавиеме: „Вопросы ученика и ответы Старца" были уже напечатаны в журнале Маяк (за 1845 год, XXИИ) с небольшим предисловием инока, доставившаго их издателю. Они могут служить образцом духовной мудрости достоблаженнаго Старца и полезны каждому христианину, пекущемуся о своем спасении, а потому я и решился присовокупить их к моему очерку.
Представляемые при сем вопросы ученика и ответы Старца суть келейныя записки одного из учеников о. Леонида, Павла (Петровича Тамбовцева). Он был урожденец Курской губернии, города Белгорода, сын богатаго купца. Воспитание получил весьма недостаточное, по своим природным способностям, но образовал сам себя прилежным чтением Свящ. Писания, Отеческих книг, а более всего советами и Старческими увещаниями о. Леонида, занимаясь при нем перепискою книг св. Отцев, и временно, по диктовке Старца, пиша ответы ко многочисленным его духовным детям. На все свои недоумения испрашивал он разрешения у Старца, и о. Леонид отвечал на них с ясностию и опытностию, отличавшими его пред всеми; а сия опытность была плод безчисленных скорбей им претерпенных, наблюдательности, чрезвычайной памяти, сохранявшей все читанное и слышанное. Приходящих к не изгонял он, по словеси Христову; а ученикам своим объяснял сокровенныя тайны премудрости Божией. Павел Тамбовцев был одинь из пламенных и ревностных воспитанников его, ловивший капли благодати от уст Старца, сохранявший их в горячем своем сердце, и передававший их своим языком несколько восторженно; но иначе объясняться он и не мог, по восторженному настроению своего ума.
Кратка была жизнь этого юноши, которую окончил он на 26 году (4- Августа 1835 г.), если не в победе над всеми страстями, по крайней мере в борьбе с ними, низложенный на смертный одр величайшим для него бедствием. Отец его, котораго он уважал чрезмерно, сделался самоубийцею. Для верующих христиан, что могло быть страшнее мысли, что погибла навсегда душа ближайшая к нему? Это помышление, повсюду преследуя юнаго страдальца, была выше его сил: как верование в предания Св. Церкви, что самоубийца лишен молитв ея, оно было не мечтание разгоряченнаго или слабаго ума, не ложное представление или болезнь души, но законная, святая печаль, великий крест, под бременем котораго пал верный исполнитель заповеди: чти Отца твоего. Погибшая честь его родителя – для мира, и душа его лишенная царствия Небеснаго – требовали жертвы; – жертвою был добрый почтительный сын.
Сначала впал он в меланхолию от борения духа, потом огонь душевный воспламенил внутренность, и горячка прервала дни его. Кроме предлагаемаго сна, (см. ниже) который был предвестием его страданий, замечательно еще его видение. В скиту Оптиной пустыни, по чиноположению, денно и нощно отправляется чтение псалтири в поминовение усопших и о здравии благотворителей. Павел читал в церкви полунощную чреду, и когда начал поминать усопших и творить обычные поклоны, – видит собственное свое подобие в конце праваго клироса. Он долго смотрел на это явление; наконец решился подойти к клиросу, и лишь только дошел до него, – видение исчезло, – и его объял страх. Павел вышел из церкви, запер ее, пошел к Старцу и, разбудив его, передал ему виденное. О. Леонид успокоил его и послал дочитывать свой час.
Павел скончался во время Елеосвящения над ним в твердой памяти. Быстро смотрел он на верх и, обращая взоры по сторонам на воздухе, закрывал глаза, содрогался, и опять смотрел со вниманием на предмет, котораго никто не видел; только всем заметно было, что он видит врагов своей души, которые возмущали ее в страшный час его исхода. Потом смежил очи, перекрестился, вздохнул, и жизнь его угасла. В сей день он исповедывался и приобщился св. Таин.
Вечная вам память, достоблаженный Старец и послушный ученик!