<<предыдущая оглавление следующая>>
МИР
Под миром подразумеваются здесь не люди, а служение страстям, где бы оно не происходило. Можно быть и мирскими инокинями, и в монастыре жить, как в миру. Черные одежды сами по себе не спасают, и белые не погубляют.
Но как спастись в миру, когда там так много соблазнов? Апостол говорит: "Не любите мира, ни, яже в мире" (1 Ин. 2, 15). Впрочем, здесь надо оговориться. Под словом "мир" подразумевается не вселенная, а низменное, пошлое, греховное. Можно жить и в миру – вне мира. Надо определить, где наше сердце: у Бога оно или привязано к чему-либо тварному.
Царствует в мире дух века сего. Порок там ничем не удерживается. Какое, например, безобразие в Москве, особенно в праздники. Целомудренной девушке и по улицам-то проходить страшно: в витринах выставлены такие скверные картины и статуи, что глядя на них, чувствуешь, как оскорбляется чувство стыдливости и целомудрия. Впрочем, есть люди, живущие в миру по-монашески, к которым не пристает мирская грязь, душа же их нераздельно принадлежит Господу. Это те, о которых сказал Лермонтов: они не созданы для мира, и мир был создан не для них.
Я получаю известия каждый день, мне и газет не надо: что делается в белокаменной Москве. Какие ужасы. Даже то, что вы мне тогда, помните рассказывали, тускнеет. Какой ужасный разврат...
Работающим суете служение Христу представляется тяжким и неудобовыполнимым, а разве миру легко работать? Какие тяжкие цепи налагает он на своих последователей! Хотя бы на праздниках – эти визиты подчиненных начальству! Вместо того, чтобы побывать в храме Божием, люди с утра до вечера ездят по нелепым визитам, бывают у таких людей, которые и им несимпатичны, и их там не любят, а, между тем, не сделать визита – значит иногда лишиться места; поневоле приходится исполнять этот скучный обычай. И возвращается человек с таких визитов усталый, разбитый, проклиная суровый обычай века сего. Но как поступить в этом случае христианину?
Св. Апостол Павел говорит: "Творите все то, что не против вашей совести, а что противоречит, от того отвращайтесь".
Совсем не сноситься с мирскими людьми невозможно, иначе нам пришлось бы выйти из мира. Мир сильно не любит тех, которые не следуют его законам. Он награждает их названиями монашек, в устах мира это позорное название ненормальных, отсталых и т.д.
— Знаете ли вы, – говорит один другому, – про такую-то? Еще в прошлом году она была очень мила. На святках, на маскарадном балу, на ней был чудный костюм, изображавший Диану, преследуемую охотниками; многих она заинтересовала, а теперь?! Нигде не бывает, только ходит в церковь да читает святые книги, вообразите!
— Да, она стала ненормальной.
Вот приговор мира сего. Пока служила она врагу, считалась умной, а когда перешла на сторону добра, то – ненормальной. Правда, смотря что принимать за норму: если отречение от Христа, то она, действительно, ненормальная. И мир осуждает такую и смеется над ней. Но надо все переносить, чтобы остаться верной Христу. Первые христиане так и поступали.
Вам на военную службу надо – ничего. Пойдете, отслужите, еще больше узнаете, какая на этом чудовище-звере шкура. Иногда она переливается разными цветами: и голубыми и розовыми, и др., и люди бегут на нее, а зверь, т.е. мир, раскрывает свою пасть, да и пожирает их. А вы не обманывайтесь этими переливами, зная, что это только шкура... И опять воротитесь сюда... [в Скит].
Мир преследует рабов Христовых насмешками и презрением, и многие не переносят этого.
— А... ты что-то часто стала ходить в церковь? – язвительно задают вопрос.
Молчание.
— Конечно, отчего не сходить в праздники, но ты уж чуть не каждый день ходишь? Кажется, и посты соблюдаешь? Уж не собираешься ли ты в монастырь?
Снова молчание. А иная, совсем обнаглевшая, начинает вопросы:
— Вот ты все читаешь святые книги, а читала ли ты Ницше? – Да так и засыплет именами своих богов (у них ведь тоже есть боги).
— Если ты религиозна, – продолжает она, – то должна рассмотреть вопрос со всех сторон, не бойся услышать и противоположное мнение.
Не надо слушать подобных слов. Не читайте безбожных книг. Оставайтесь верными Христу. Если спросят вас о вере, отвечайте. Спросят:
— Ты зачастила, кажется, в церковь?
— Да, потому что нахожу здесь удовлетворение.
— Уж не в святые ли хочешь?
— Каждому, конечно, хочется быть святым, но это не от нас зависит, а от Господа.
— Не в монастырь ли ты собираешься?
— Нет, в монастырь я не собираюсь.
Подобными ответами отразите врага.
Мирское мнение
... С этого времени мир восстал на меня, начались бесчисленные толки о моем странном образе жизни.
— Что это с ним сделалось? Он, принятый во многих аристократических семействах, у Обуховых, у Молостовых, находит удовольствие в беседе и чаепитии с монахами! Да он просто с ума сошел!
— Однако, начальство им довольно, служба у него идет прекрасно, чины сыпятся за чинами, отличия за отличиями, – поднимался робкий голос в мою защиту, – и пост он занимает ответственный – мобилизация всей армии восточной России. Дело, требующее неустанной бдительности, находится в его руках, и он вполне с ним справляется.
— Ну, уж не знаю, как это происходит, а только он с монахами познакомился.
Последний довод казался таким убедительным, что умолкали голоса, пробовавшие защитить меня, и все успокаивались на одном выводе: сердечно его жаль, а умный был человек.
Эти и подобные толки еще более способствовали отдалению моему от мира.
Спасение в миру
Спастись, живя в миру, можно, только... осторожно! Трудно. Представьте себе пропасть, на дне которой клокочет бурный поток, из воды то и дело высовывают свои головы страшные чудовища, которые так и разевают свои пасти, готовясь поглотить всякого, кто только упадет в воду. Вы знаете, что непременно должны перейти через эту пропасть, и через нее перекинута узенькая, тоненькая жердочка; какой ужас-то, а вдруг жердочка сломится под вами, или голова закружится, и вы упадете прямо в пасть страшного чудовища. Страшно-то как! Можно перейти по ней безопасно, с Божией помощью, конечно, все возможно; а все-таки страшно; – и вдруг вам говорят, что направо в двух-трех шагах всего устроен через эту пропасть мост, прекрасный мост на твердых устоях. Зачем же искушать Бога, зачем жизнью рисковать – не проще ли пройти тем безопасным путем? Вы поняли меня? Пропасть – это житейское море, через которое нам всем надо перебраться; жердочка – путь мирянина, мост, со всех сторон огражденный, твердый и устойчивый – монастырь.
[Из разговора прп. Варсонофия с прп. Анатолием Оптинским (Зерцаловым)].
— ... Спастись в миру невозможно.
Тут я перебил его:
— Но как же, Батюшка, вы мне говорили, что и в миру было много святых?
— Да, но это исключение. Трудно там. Соберешься, например, ко Всенощной, а тут придет товарищ, зовет в гости: «Пойдем, очень приглашали, а ко всенощной можешь и попозже пойти». Соблазнишься, пойдешь, и смотришь – в церковь и совсем не попал. Сознал я, что так жить невозможно, и ушел в монастырь.
Действительно, людям, стремящимся к богоугождению, тяжело оставаться в миру: в монастыре же они находят удовлетворение своим духовным потребностям.
Разрыв с миром
Помню, когда я был еще в миру, монастырь представлялся мне страшной скукой. Там только редька, постное масло, да поклоны. Но, бывая в великосветском обществе, я все равно скучал. Кажется, соберутся умные люди, а говорят пустяки. А если кто-нибудь начнет особенный разговор, то его поднимут на смех: вот явился пророк! Да, только пустые, праздные разговоры, даже музыки не слышно. Стоит великолепный рояль, и есть хорошо играющие, но никто до него не дотронется. Все более и более отходил я от мира, хотя крупного переворота не было. Это отпадение продолжалось десять лет, пока я совсем не отошел от него. Труднее всего мне было оставить театр, оперу (конечно, серьезную), но случилось нечто – и я оставил театр. Теперь же, благодарение Богу, я совсем оставил мир и стал иноком. Может быть, конечно, я только внешне отошел от мира; блаженны отошедшие от него внутренне.
Целых десять лет прошло среди искушений и исканий, прежде, чем я нашел истинный путь.
Впрочем, Господь в это тяжелое время не оставлял меня без утешения. Я переживал минуты такого духовного восторга, что с радостью согласился бы, чтобы резали и жгли мое тело, делали бы с ним все, что угодно, лишь бы сохранить мне эти восторги. Так жить больше нельзя, но как же? Посоветоваться было не с кем; в таких томлениях и исканиях прошло три года. В это время я ездил по Волге, был в нескольких монастырях, но ни один из них не привлек меня. Куда поступить? В Казани меня все знают, а хотелось бы уйти подальше от родных, хоть в Верхний Египет, где бы меня никто не знал.
Один из моих знакомых, очень доброй души человек, видя мои искания, сказал мне: "Положитесь во всем на волю Божию, не предпринимайте сами ничего, – "Скажи мне, Господи, путь, воньже пойду..." (Пс. 142, 8), – и увидите, что все устроится". И, действительно, после его слов я совершенно успокоился. По силе своей молился, прочитывал утренние и вечерние молитвы, иногда прибавляя канончик. Много молиться мне было некогда по обязанности службы.
Однажды я пришел в штаб с докладом к начальнику, который приходил в девять часов; но прошел этот час, а он все не шел. Я решил подождать, но в это время явился ординарец и сообщил, что начальника сегодня не будет, ему нездоровится. Делать мне было нечего, я начал прохаживаться по штабу. Идя по коридору, заметил в одном из отделений книжечку в коричневой обложке. Взял, посмотрел, как называется. "Вера и разум", журнал, издававшийся в Харькове архиепископом Амвросием. Стал перелистывать. Богословский отдел, миссионерский, известия и заметки. Читаю: в Калужской губ., недалеко от города Козельска, находится Оптина Пустынь, и в ней есть великий старец о. Амвросий, к которому ежедневно со всех концов России стекаются тысячи богомольцев за разрешением своих недоумений.
— Так вот кто укажет мне, в какой монастырь поступить, – подумал я и решил взять отпуск.
— Давно пора проветриться, десять лет сиднем сидите, и здоровье ваше, кажется, не из важных, – сказал мне мой начальник, – товарищи ваши успели уже по два раза, даже по три раза прокатиться. Я доложу начальству, и вам выдадут из экономического отдела приличное пособие. Сколько времени вы хотите быть в отпуске, 26 дней или два месяца?
— Довольно и 26-ти дней.
— Поезжайте по Волге.
— Да я по ней уж ездил, – отвечаю, а в душе думаю: махну прямо в Оптину к батюшке Амвросию. Приезжаю, иду в Скит, из монахов никого нет. – Что же, – думаю, – перемерли все, что ли? Идет навстречу мирянин, обращаюсь к нему:
— Скажите, пожалуйста, где же монахи?
— Они по кельям у себя, а вы, верно, к батюшке Амвросию?
— Да, его мне и нужно.
Мирянин показал мне дорогу. Иду к Батюшке и думаю: «Вот такой-то уединенный монастырь мне и нужно».
Прихожу, народу было много, пришлось подождать. Наконец, Батюшка принял меня; я выразил ему свое желание поступить в монастырь и просил указать, в какой именно.
— Искус должен продолжаться еще два года, – сказал Старец, – а после приезжайте ко мне, я вас приму. Столько вы получаете жалованья?
— Столько-то.
— Ого! Ну, вот вам послушание: пожертвуйте на такие-то церкви. – Между прочим, Батюшка назвал церковь Спаса за Верхом, куда велел послать двести рублей. До сих пор я не понял, отчего именно на эту церковь, но, конечно, и это имело свое глубокое значение.
— А в отставку теперь подавать? – спрашиваю.
— Нет, подождите два года.
Приехав в Казань, я распродал свою обстановку, зеркала, картины, и поселился в меблированных комнатах. Снял небольшой нумерок, в котором было довольно уютно. Чтобы не жить одному, взял к себе сына коридорного, очень хорошего мальчика лет двенадцати. Где-то он теперь? Не знаю, говорили, что поступил в монастырь.
Через два года снова отправился к батюшке Амвросию, который в это время находился в Шамордине. Встретив меня, Батюшка сказал:
— Теперь подавай в отставку и к празднику Рождества Христова приезжай к нам, я укажу тебе, что делать.
Когда я вернулся в Казань, мальчик мой очень обрадовался, не знал он, что скоро расстанется со мной навсегда. Начал я быстро ликвидировать свои дела и подал в отставку. Сидим мы раз с моим мальчиком за чаем:
— А я вас, Павел Иванович, во сне видел, – сказал он.
— Как же ты меня видел?
— Да очень странно: вижу, будто Вы идете из города по направлению к кладбищу, во всем белом и поете ирмос "Воду прошед, яко сушу, и египетскаго зла избежав", и проснулся.
Впоследствии мне истолковали этот сон: город – мир, кладбище, которое в Казани было расположено в восточной стороне, означало Горний Иерусалим; шел я, чтобы умереть для мира; белые одежды – убеление души, т.к. в то время у меня созрело решение оставить все. Ирмос "Воду прошед, яко сушу" поется при отпевании младенцев и означает отпевание от мира. [...] Но повторяю еще раз: всякому, только помыслившему вступить на правый путь, приходится переносить массу всевозможных искушений. Блаженны и преблаженны вступившие на правый путь. Но как удержаться на этом пути? Ведь враг нападет со всех сторон. Исполнением заповедей Евангельских и молитвою Иисусовою. Обидел ли кто, потерпи. Враг научает отомстить, а Христос с высоты говорит:
— Прости.
— Не хочу Тебя слушать, Господи, мне слишком тяжело, – и наговорит человеку другому того, что после сам ужаснется. Иисусова молитва приучает нас к кротости, незлобию, терпению. Дай, Господи, нам, если не любить врагов, то, по крайней мере, прощать им.
"Если обуреваешься сомнениями, то останься в миру и помогай семье до времени, когда Бог позовет тебя во святую обитель. Только не оставляй своего желания поступить в монастырь и молись усердно Господу и Его Пречистой Матери, да не захлестнет тебя грязная волна житейского моря. Старайся жить трезвенно и богоугодно среди мирской суеты. Мир ти и Божие благословение, чадо мое о Господе, чадо немощное, но возлюбленное. Господь да сохранит тебя от злых козней вражьих силою честнаго и животворящаго Креста. Напиши письмо матери Игумении, что ты отложила поступление в монастырь – и постарайся меня не тревожить".
Вы знаете, какой для меня день 17 декабря?
В этот день я оставил в 1891 г. Казань, чтобы уже более никогда в нее не возвращаться. Сегодня память 3-х отроков, вышедших из печи невредимыми, – и меня Господь сподобил уйти из мира, который есть тоже печь страстей, – именно в этот день. Отроки были брошены в печь за то, что не хотели поклониться идолам, поэтому их Господь и вывел из печи невредимыми. Также и мы, монахи, и я, и вы вышли – из мира, конечно, потому что не хотели поклониться идолам. А идолы там везде расставлены, идол блуда, идол гордости, чревоугодия и т.д. Будем молить Господа, да сподобит Он нас Царства Своего Небеснаго. А там [узрим и] красоту, которую воистину и «око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша» (Ис. 64, 4; 1 Кор. 2, 9).Д.Н. 19 декабря 1908 г.
Мир житейский
Старайтесь, детки, жить в мире со всеми, насколько, конечно, это от вас зависит. Апостол говорит: "Аще возможно еже от вас, со всеми человеки мир имейте" (Римл. 12, 18). И если будете к этому стремиться, то Сам Господь не оставит вас Своею помощью, поставит вас в такие условия жизни, при которых легче всего спастись и, наконец, наполнит сердце ваше истинной любовью, которая есть верх совершенства и является источником неизреченной радости, неизреченного блаженства.
МУЗЫКА
Восторг молитвы несравненно выше восторгов музыки, пусть даже самой чудной
В своем стремлении ко граду Господню душа иной раз находит утешение в музыке.
Я в миру любил серьезную музыку, Бетховена, Шуберта, например. Иду как-то с концерта. Встречается мне знакомый и спрашивает:
— Откуда вы идете, и отчего вы такой радостный и торжественный?
— В концерте был. Что за чудная музыка! В какой восторг приводит она душу!
— Нет, есть еще иные высшие восторги, выше всяких восторгов от музыки; сходили бы вот к такому-то, он вас введет в иную область, в область восторга от молитвы.
И он не солгал. Я любил бывать в церкви, особенно у всенощной, в нашем Воскресенском соборе: любил полумрак, тихий, мерцающий свет лампады; там особенно хорошо молиться.
... Видите, видите, как может отрешать от земли музыка. Что чувствовал внутренне ваш товарищ, если он даже внешне изменился? Этих его чувств никто не может понять, если сам их не испытывает. А если так отрешает от земли музыка, то тем более молитва...
МУЧЕНИКИ ЗА ХРИСТА
Каких только мучений не переносили они, каким пыткам не подвергались, целый ад восставал на них. Резали и жгли тела исповедников Христовых, разрывали их на части, измученных бросали в смрадные темницы, а иногда в склепы, наполненные мертвыми костями и всевозможными гадостями. Иногда для большего устрашения им показывались покойники, восстающие из гробов и устремляющиеся на них, а мученики радовались. Из бесчисленного сонма мучеников вспомним хотя бы св. Дорофею. Ее подвергали ужасным пыткам, желая вынудить отречение от Христа, но св. мученица осталась непоколебимой; вот, наконец, ей выносят смертный приговор. Услыхав о нем, св. Дорофея исполняется такой неизреченной радости, что лицо ее сияет. Удивленный мучитель спрашивает:
— Какая причина твоей радости? Сейчас ты расстанешься с жизнью – и вдруг ликуешь?
— Умирая за Христа, – отвечала Святая, – я получу вечную жизнь в Царстве Жениха моего.
— Пришли нам из этого Царства плодов, – со смехом сказал мучитель. Святая обещала. Как только голова св. мученицы упала под ударом палача, явился юноша необычайной красоты; он держал вазу, наполненную плодами, от которых исходило дивное благоухание. Подавая плоды мучителю и окружавшему его синклиту, юноша произнес:
— Это прислала вам святая мученица Дорофея из рая Жениха своего.
И с этими словами он стал невидим. Все присутствующие исполнились удивления, вкусили от предложенных плодов, и множество людей уверовало во Христа.
Вспомним, что из числа мучеников много было истинных аристократов, изнеженных девушек, как, например, св. великомученица Екатерина, св. великомученица Варвара и др., но все они мужественно претерпевали различные истязания, и красной нитью через все жития проходит, что они радостно страдали и с торжеством отходили к своему Господу, Который во время их подвига подкреплял их Своею благодатью. Помощь Божия всегда была близ мученика. Поддерживает Господь и тайных мучеников-отшельников. Явные мученики терпели от людей, тайные терпят от бесов. Всякий народ принес Христу, как жертву, мучеников из своей среды. Больше всех явных мучеников дали греки, а тайных – русский народ. Меньше всего было мучеников у индейцев и персов. Даже в Китае была проповедь о Христе, но были ли мученики – неизвестно. В древних китайских памятниках говорится, что из Палестины пришли к ним евреи и проповедовали нового Царя. Многие уверовали и было послано посольство, но когда оно пришло, Христос уже пострадал и воскрес.
Приводят, например, на допрос св. Феодора Тирона.
— Кто ты такой? – спрашивает мучитель.
— Я – христианин!
— Но какого ты звания?
— Раньше, – ответил Феодор, – я был рабом богатого человека, а теперь я – раб Христа Спасителя.
— Но отчего же ты от такого богатого человека перешел к Христу? – возразил мучитель.
— Потому что познал истину.
— Но если ты не отречешься от Христа, я буду тебя мучить.
— Мучай, – ответил Святой, – Господь даст мне силы перенести все твои мучения. Тело ты можешь мучить, но не коснешься моей души. – И Феодор с твердостию перенес все страдания, но остался верен Христу...
МЫСЛИ
Без этого нельзя, ум не может быть без мыслей, как человек не может не дышать. Это его потребность. Но о чем думать? Иной представляет себе блудные картины, услаждается этой живописью. А вы пришли сюда искать Бога, и все ищут Бога. Найти Бога – это цель монашеской жизни.