Аудио-трансляция:  Казанский Введенский

Мы долж­ны быть уве­ре­ны, что Про­мысл Бо­жий всег­да о нас про­мыш­ля­ет и уст­ро­я­ет к поль­зе, хо­тя и про­тив­ны­ми нам слу­ча­я­ми.

преп. Лев

Гор­дость че­ло­ве­чес­кая го­во­рит: мы сде­ла­ем, мы дос­тиг­нем, и на­чи­на­ем стро­ить баш­ню Ва­ви­лон­с­кую, тре­бу­ем от Бо­га от­че­та в Его действи­ях, же­ла­ем быть рас­по­ря­ди­те­ля­ми все­лен­ной, меч­та­ем о за­об­лач­ных прес­то­лах, — но ник­то и нич­то не по­ви­ну­ет­ся ей, и бес­си­лие че­ло­ве­ка до­ка­зы­ва­ет­ся со всею оче­вид­ностью горь­ким опы­том. Наб­лю­дая опыт сей из ис­то­рии и древ­них, дав­но ми­нув­ших дней, и сов­ре­мен­ных, при­хо­жу к зак­лю­че­нию, что не­пос­ти­жи­мы для нас пу­ти Про­мыс­ла Бо­жия, не мо­жем их по­нять, а по­то­му не­об­хо­ди­мо со всем сми­ре­ни­ем пре­да­вать­ся во­ле Бо­жи­ей.

преп. Никон

Нам всег­да на­до го­во­рить: по во­ле Тво­ей, Гос­по­ди, да бу­дет то или дру­гое. По­сы­ла­е­мое все на­доб­но при­ни­мать, как от ру­ки Гос­под­ни: скорб­ное ли — к тер­пе­нию, при­ят­ное ли — к бла­го­да­ре­нию.

преп. Моисей

Страницы: 12>

«Наступает время молитв»

Протоиерей Василий Шустин

Приехав в Оптину, мы отслужили панихиду (по старцу Варсонофию — Сост.), поплакали, погоревали, и спрашиваем служившего иеромонаха: «Кто теперь старчествует?» — «О. Нектарий», — ответил тот. Тут-то я и понял, почему о. Варсонофий, послал меня к отцу Нектарию, чтобы я с ним познакомился поближе, он уже заранее указал мне, кто должен мною руководить после его смерти. Мы решили после обеда пойти к нему. Все на нас с любопытством смотрели, так как весть о нашей особенной свадьбе разнеслась по Оптиной. Это ведь было предсмертное благословение батюшки. Итак, в три часа мы пошли по знакомой дорожке в скит. О. Нектарий занимал помещение отца Иосифа, с правой стороны от ворот. Я с женой разделился. Она пошла к крылечку снаружи скитских стен, а я прошел внутрь скита. Келейник, увидав меня, узнал. Он был раньше келейником у старца Иосифа. Он тотчас же доложил батюшке. Батюшка вышел минут через 10, с веселой улыбкой.

Преподобный Нектарий Оптинский Отец Нектарий, в противоположность отцу Варсонофию, был небольшого роста, согбенный, с небольшой, клинообразной бородой, худой, с постоянно плачущими глазами. Поэтому у него в руках постоянно был платок, который он, свернув уголком, постоянно прикладывал к глазам. Батюшка благословил меня и пригласил за собой. Провел он меня в исповедальную комнату, а там я уже увидел мою супругу, она встала и подошла ко мне, а батюшка поклонился нам в пояс и сказал: «Вот радость, вот радость. Я был сгорблен и уныл, а теперь радостен (и его лицо сияло детской улыбкой). Ну как же теперь мне вас принимать. Вот садитесь рядышком на диванчик, — и батюшка сел напротив... — Ведь вас благословил великий старец... Старец Варсонофий настолько великий, что я его и кончика ноготка на мизинце не стою. Из блестящего военного в одну ночь, по благословению Божию, сделался он великим старцем. Теперь только, после его смерти, я могу рассказать это дивное его обращение, которое он держал в тайне». И о. Нектарий рассказал историю обращения о. Варсонофия. «Вот как велик был старец Варсонофий! И удивительно был батюшка смиренный и послушный. Как-то он, будучи послушником, шел мимо моего крылечка, я ему и говорю в шуточку: «Жить тебе осталось ровно двадцать лет». Я ему говорил в шуточку, а он послушался, и ровно через двадцать лет в тот же день 4 апреля и скончался. Вот какого великого послушания он был». Перед такой силой отца Нектария меня невольно передернула дрожь. А он продолжал: «И в своих молитвах поминайте «блаженного схиархимандрита Варсонофия». Но только три года поминайте его блаженным, а потом прямо «схиархимандрита Варсонофия». Сейчас он среди блаженных...

Ищите во всем великого смысла. Все события, которые происходят вокруг нас и с нами, имеют свой смысл. Ничего без причины не бывает... Вот для меня великая радость — это ваше посещение. Я был скорбен и уныл. Все приходят люди с горестями и страданиями, а вы имеете столько радости. Это посещение ангела... Сейчас у меня много посетителей, я не могу вас как следует принять. Идите сейчас домой, и приходите к шести часам вечера, когда начнется всенощная и все монахи уйдут в церковь. Келейника я своего тоже ушлю, а вы и приходите, пускай другие молятся, а мы здесь проведем время». Благословил нас, и мы опять разошлись: я пошел через скит, а жена через наружное крылечко.

Когда отзвонили ко всенощной, я с женой отправился в скит. Дверь в дом старца была заперта. Я постучал, и открыл ее мне сам о. Нектарий. Потом он впустил жену, и посадил нас опять вместе в исповедальной комнате. «Пришли ко мне молодые, и я, как хозяин, должен вас встретить по вашему обычаю. Посидите здесь немножко». Сказав это, старец удалился. Через некоторое время он несет на подносе два бокала с темной жидкостью. Поднес, остановился и, поклонившись нам, сказал: «Поздравляю вас с бракосочетанием, предлагаю вам выпить во здравие». Мы с недоумением смотрели на старца. Потом взяли бокалы, чокнулись и стали пить. Но, пригубив, я тотчас же остановился и моя жена так же. Оказалось, что в бокалах была страшная горечь. Я говорю батюшке «горько», и моя жена также отвернулась. И вдруг это самое, мною произнесенное слово горько, меня ошеломило и я представил, как на свадебных обедах кричат «горько», и я рассмеялся. И батюшка прочитал мои мысли и смеется. «Но, — говорит, хотя и горько, — а вы должны выпить. Все, что я делаю, вы замечайте, оно имеет скрытый смысл, который вы должны постигнуть, а теперь пейте». И мы с гримасами, подталкивая друг друга, выпили эту жидкость. А батюшка уже приносит раскрытую коробку сардин и велит всю ее опустошить. После горького мы вкусили сардины, и батюшка все унес. Приходит снова, садится против нас и говорит: «А я молнию поймал. Умудритесь-ка и вы ее поймать, хочешь, покажу. Подходит к шкафу, вынимает электрический фонарик, завернутый в красную бумагу, и начинает коротко зажигать, мелькая огнем. Вот это разве не молния? Совсем, как молния! И он, улыбаясь, положил фонарик в шкаф и, вынув оттуда деревянный грибок, положил его на стол, снял крышку и высыпал оттуда золотые пятирублевые и говорит: «Посмотри, как блестят! Я их вычистил. Здесь их 20 штук на 100 рублей. Ну, что? Посмотрел, как золото блестит, ну и довольно с тебя. Поглядел и будет», — собрал опять монеты и спрятал. И еще батюшка кое-что говорил. Потом он опять вышел. Смотрим, снова несет нам два больших бокала, на этот раз со светло-желтой жидкостью, и, с той же церемонией и поклоном, подносит нам. Мы взяли бокалы, смотрели на них и долго не решались пить. Старец улыбался, глядя на нас. К нашей радости, это было питье приятное, сладкое, ароматное, мы с удовольствием его выпили. Это питье было даже немного хмельное. На закуску он принес шоколаду миньон, очень жирного и очень много, и велел все съесть. Мы пришли прямо в ужас. Но сам подсел к нам и начал есть. Я посмотрел на батюшку и думаю: как это он ест шоколад, а ведь по скитскому уставу молочное воспрещается. А он смотрит на меня, ест и мне предлагает. Так я и остался в недоумении. Он велел нам обязательно доесть этот шоколад, а сам пошел ставить самовар...

В 11 часов о. Нектарий проводил нас до наружного крыльца и дал нам керосиновый фонарик, чтобы мы не заблудились в лесу, а шли бы по дорожке. При прощании, пригласил на следующий день в 6 часов. Кругом, в лесу, стояла тишина и охватывала жуть. Мы постарались поскорее добраться до гостиницы. Богомольцы шли от всенощной, и мы вместе с ними, незаметно, вошли в гостиницу.

На следующий день мы опять, в 6 часов вечера, пришли к батюшке. На этот раз келейник был дома, но батюшка не велел ему выходить из своей келлии. Батюшка опять пригласил нас вместе в исповедальню, посадил, и стал давать моей жене на память различные искусственные цветочки, и говорить при этом: «Когда будешь идти по жизненному полю, то собирай цветочки, и соберешь целый букет, а плоды получишь потом». Мы не поняли, на что здесь батюшка намекает, ибо он ничего праздного не делал и не говорил. Потом он мне объяснил. Цветочки, это печали и горести. И вот их нужно собирать и получится чудный букет, с которым предстанешь в день судный, и тогда получишь плоды — радости. В супружеской жизни, далее говорил он, всегда имеются два периода: один счастливый, а другой печальный, горький. И лучше всегда, когда горький период бывает раньше, в начале супружеской жизни, но потом будет счастье.

12>