Вторая государственная идея, выросшая из славянофильства, есть панславизм. Если империализм — это соблазн государственной мощи, то панславизм стал для России «соблазном крови, попыткой соделать национальный фактор опорой русского бытия».
Граф С. С. Уваров, министр народного просвещения в правительстве Императора Николая I, гениально сформулировал знаменитый лозунг: «Православие. Самодержавие. Народность». В высшей степени важно сохранить порядок, значимость частей этого лозунга. На первом месте должно быть Православие, затем самодержавие, а на третьем — народность. Попытки поставить на первое место самодержавие (русская государственная имперская идея) или народность (панславизм) пришли Россию к краху. На первое место И. В. Киреевский ставил Православие, и это — его завет грядущим поколениям.
И последнее о И. В. Киреевском. В Оптину он приехал глубоким европейским философом. Здесь, у ног оптинских старцев, он осознал ущербность европейской философии, европейского рационализма и духовно родился заново. Киреевский знакомится с учением Церкви о человеке, об условиях познания, о цельности знания. Философ переводит учение Церкви, которое было закрыто для подавляющего большинства образованного русского общества, на современный философский язык, тем самым, закладывая новые основания философии. И таким, хотя бы косвенным, путем дает возможность познакомиться желающим с бесценной сокровищницей Св. Церкви. Вспомним, что при этом Оптина Пустынь печатала «первоисточники». Для очень многих в России это было открытие, новая культурная, духовная «революция», что привело к возвращению «блудных» русских детей в отчий дом, в Церковь. Значение Оптиной Пустыни и ее любимого духовного сына И. В. Киреевского в этом отношении невозможно переоценить. Церковь и русская интеллигенция наконец-то встретились, и плод встречи был равен цене спасения бесконечно огромного числа русских душ, удивительному расцвету русской культуры.
По-видимому, по совету именно И. В. Киреевского Оптину Пустынь посетил Н. В. Гоголь в поисках «живой воды», имеющей силу воскресить «мертвые души». Поехал Гоголь к старцу Макарию. После посещения он переродился. «Вошел я к старцу одним, а вышел — другим», — вспоминал он впоследствии. В одном из своих писем в Оптину он просит монахов молиться о нем и добавляет: «Мне нужно ежеминутно быть мыслями выше житейскаго дрязгу и на [всяком] месте своего странствия быть [духом] в Оптиной пустыни». Н. В. Гоголю принадлежит величайшая заслуга перед всей русской культурой, а особенно перед великой русской литературой. Он был одним из тех (чуть ли не единственный), кто повернул направление всей (!) русской литературы со светского пути на религиозный, т. е. христианский. Именно благодаря христианскому направлению русская литература и стала великой. В духовном перерождении Гоголя первое место принадлежит Оптиной Пустыни.
Трудно сказать, смог ли духовно переродиться Лев Толстой, — он шесть раз приезжал в Оптину (один раз пришел пешком из Ясной Поляны), но на смертном одре он ведь посылает в Оптину Пустынь телеграмму с просьбой прислать к нему оптинского старца. Прп. Варсонофий, один из самых удивительных подвижников России начала XX века, приезжает, но близкие Толстого не допускают старца к умирающему. И среди тех, кто не допустил, был человек с многозначительной фамилией Чертков.
Важно уловить простую связь событий: в Оптиной Пустыни поселяются старцы и к ним начинают приезжать за «живой водой» уставшие от духовного кризиса интеллигенты, деятели культуры. В общении со старцами меняется их мировоззрение, они духовно перерождаются, становятся людьми церковными. Если меняется их мировоззрение, то меняется их творчество, меняется русская культура. Всем хорошо известно, что все самые видные представители русской культуры были христианами.
Чтобы еще более приблизиться к пониманию значения Оптиной пустыни, необходимо очень кратко сказать о характере новой русской культуры XVIII века. Желание народа посещать святые обители объяснялось не только святой мудростью старцев, но в огромной мере культурным состоянием общества. В начале XVIII века Россия начинает ускоренно усваивать западноевропейскую культуру, т. е. культуру европейского ренессанса, культуру западного гуманизма и рационализма. Быстро начинает формироваться новый культурный тип русского человека. По сути, это было возрождение языческой античности, отступление от истинного познания — познания Бога. Идею Богочеловека в качестве высшей ценности в обществе теперь теснят человек, государство, народ. В западной культурной традиции, лишенной Божественной благодати, основанной на критическом религиозном мировоззрении, благодаря участию демонов, усиливается наклонность к постоянному впадению в заблуждение, как это бывало вообще всегда со всеми еретиками. А если Божественная благодать отступает, то происходит расстройство сил души человека, и силы души (чувства, ум и воля) разобщаются. Ум и чувства начинают действовать все более независимо друг от друга. Ум становится главным орудием познания. Так возникает рационализм. На основе рационализма и на чувствах (не освященных благодатию), раздельно, строится светская культура. Западная философская традиция пыталась сконструировать удобозримый, понятный план мироздания. При этом в ней ясно проявляется антагонистическое противопоставление мысли и чувства. Православная философия стремилась к синтезу, стремилась прочувствовать каждую мысль и продумать каждое чувство — и это не раздельно, не поочередно, а одновременно. Именно в этом и заключается основная особенность христианской культуры: не мысли и чувства в их европейском антагонизме, а единая слитная чувство-мысль. Соответственно св. отцы считали, что силу ум черпает в сердце. Правильное познание бытия возможно только цельному человеку, у которого силы души находятся в гармонии, когда чувства, ум и воля сбалансированы и скоординированы. Но такая гармония в душе возможна только при одном условии — если душа освящается благодатию Божией. Ересь, как известно, есть грубое искажение Божественных истин. Исповедание ереси есть изгнание своей волей Божественной благодати из души. Западная же философская традиция глубоко еретична. Это попытка оторвать творение (т. е. человека) от Творца, замкнуть его во времени, лишить тем самым человека личного бессмертия, уничтожить врожденную потребность каждой личности — богодарованное стремление к Вечности. В таких условиях рождается атеизм, т. е. антихристианство, основанное на рационализме.
В XVIII веке в России многие в образованном обществе начинают активно исповедовать «новые» религиозно-культурные принципы европейского гуманизма. Появляются серьезные кризисные явления в обществе. Возникают два разнонаправленных духовно-культурных течения с соответственными представлениями о цели и назначении человека. Каждое из них имело свой путь: одно пошло по внецерковному руслу и стало продолжением западноевропейских гуманистических традиций, другое — по церковному пути и стало Православным Возрождением.
Яркими представителями Православного Возрождения стали ученики великого старца прп. Паисия (Величковского), среди них мы видим и великих оптинских старцев, которые были тонкими выразителями учения Церкви о человеке, о смысле жизни. Они дали творческий синтез всей русской мысли и культуре, в частности. Они начали широкое культурно-общественное движение, которое обновило русскую жизнь и оживило Православие. Православная Церковь ориентировала человека опираться на помощь Божию, стремиться к единению с Богом, достигать в здешнем мире преображения тленного в нетленное. Западный путь развития культуры выдвинул самоценность человеческой личности, тем самым, способствуя расширению пропасти между Богом и человеком. В русском обществе становится все больше людей, которые совершенно не понимают внутреннюю природу Церкви и монашества, считают монашество вредным и ненужным институтом, так как монахи не заняты в общественном производстве, а посему не участвуют в создании общественного богатства, т. е. построения рая на земле. Но в то же время среди, по существу, расцерковленных мыслящих русских людей появляются такие, кто совершенно не удовлетворен материалистическими европейскими ценностями. Душа таких людей, уже практически оторванная от Церкви и, естественно, от Бога, страждет и мучается, лишенная Божественной благодати. В поисках «живой воды» многие интеллигенты «натыкаются» на Оптину Пустынь и ее старцев. Старцы же становятся учителями духовной жизни не только иноков, но и всех желающих мирян. Следуя их учению, множество русских людей достигало святости и блаженного единения с Господом. Старцы напомнили забытый путь богопознания и богообщения, путь умного внутреннего делания, изложили многое в своих письмах и устных наставлениях, и сумели увлечь на богодарованные стези множество последователей и сторонников. Старцы стали духовными вождями русского православного народа своей эпохи. Они учили всех желающих очищению сердца, борьбе со страстями, молитве. Старцы не изобрели нового духовного пути, а возродили и обновили тот единый духовный путь, который изначально пребывает в Церкви. Оптинские старцы преподавали науку о стяжании благодати Святого Духа, науку о воспитании человека для Царствия Божия. Это воспитание совершалось в общем русле церковной традиции, в русле святоотеческой церковности. Поэтому после всего вышесказанного особенно будут понятны слова Ф. М. Достоевского, полюбившего Оптину Пустынь всей душой, что «спасение России придет из монастырской келии». К этим словам можно добавить и слова великого русского поэта А. С. Пушкина: «Мы обязаны монахам нашей историей, следственно и просвещением». К сожалению, к началу XX века в России победу в душах людей практически одержал рационализм и как следствие этого — атеизм. Октябрьский переворот 1917 г. и последующие события лишь показали всю глубину падения человеческой души, оторванности ее от Бога и Его Церкви. Но «мы знаем, что не русская культура привела Россию на Голгофу, а совсем иная — безбожная, бездушная. Наша культура, культура «во Христе», дала чудесное цветение, заставившее весь мир удивиться, но... туман побил цветенье... Наша культура пронизана небесным светом, высоким устремлением, мучительным исканием высокой правды, страданием за человека, состраданием, любовью к человеку, вдохновенным провидением Бога в человеке — всечеловечностью. Мы знаем, что русская душа всегда искала Правды» (И. Шмелев).
Что есть старчество?
«В действительности мне кажется искусством искусств и наукой наук руководить людьми, этими различными и разнообразными существами» (свт. Григорий Богослов). Эти слова отображают вкратце явление, известное под именем старчества. Старчество возникло и развилось в связи с аскетическим восстанием молодых монахов и обучением их деятельному христианству.
Старец призывается на это служение Самим Богом, проходит святоотеческим путем тяжелый подвиг, достигает бесстрастия, чистоты сердечной, проникается обильно Божественным светом благодати Св. Духа, преисполняется любовью, ему открывается воля Божия. Он получает особый дар — направлять души ко спасению и врачевать их от страстей. Этот особый дар руководства, основанный на водительстве Св. Духом пасомых ко спасению, и называется даром старчества и требует от носителя этого дара мудрого любвеобильного попечения о вверившихся ему душах. Старчество — особый дар Св. Духа, талант, который св. апостол Павел называет даром рассуждения (ср. 1 Кор. 12, 10). Дар рассуждения (старчество) ставится святыми отцами превыше всех других дарований, что особенно видно из жизнеописания прп. Антония Великого. «Не всякий, кто стар летами, уже способен к руководству; но кто вошел бесстрастие и принял дар рассуждения», — говорит прп. Петр Дамаскин.
Старчество как особый духовный союз состоит в искреннем духовном отношении и слушании духовных детей своему духовному отцу или старцу. Это духовное отношение состоит не только в исповеди пред Св. Причащением, но преимущественно в частом, даже ежедневном, исповедании иноком старцу не только поступков, размышлений и всех малейших страстных движений мысли и сердца, но и в испрашивании совета и благословения на любые действия, соединенные с искренней, твердой решимостью осуществить все то, что предпишет старец.
Послушание старцу — это не стеснение свободы, а стеснение произвола падшего человеческого разума, не понимающего всеблагой, всесовершенной воли Божией, ради свободы истинных чад Божиих. Именно старец открывает послушнику Божию волю. Ведь нравственная, христианская свобода заключается не в своеволии, а в самоограничении, как и политическая — не в анархии, а в правильном управлении. А овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. Но успокоить совесть человека может только Бог, как сказал об этом блаж. Августин: «Беспокойно сердце наше, пока не успокоится в Тебе, Господи». Старец же — полный руководитель, правитель совести своего духовного чада; от духовника (в обычном смысле понимаемого) он отличается степенью влияния.
Сущность старчества заключается в том, что из среды братии, подвизающейся в обители, избирается опытный в духовно-аскетической жизни инок, обладающий даром рассуждения, который становится руководителем, духовным отцом, старцем всей монашеской общины. Во всякое время к нему добровольно идут ученики, раскрывают пред ним свою душу, помыслы, желания и поступки, испрашивают его советов и благословения. Они полностью отказываются от своей воли ради исполнения всеблагой воли Божией и беспрекословно, без размышления повинуются старцу и выполняют все его указания как откровение этой воли. Это старческое окормление помогает в борьбе со страстями, подкрепляет в минуты уныния, малодушия и сомнения, служит верным покровом от вражеских бурь всем, кто прибегает к его мощному содействию.
Каждому христианину, шествующему по пути к жизни вечной, по меньшей мере, нужен советник, который помогал бы ему идти тернистым поприщем земной жизни ко спасению. Спасение же есть во мнозе совете (Притч. 11, 14).
Великий учитель монахов, прп. Иоанн Лествичник, говорит: «Как корабль, имеющий искусного кормчего, при Божием содействии благополучно входит в пристань, так и душа, имеющая доброго руководителя, удобно восходит на небо, хотя бы раньше и повинна была во многом зле. Как идущий по неизвестному пути без путеводителя легко может заблудиться на нем, хотя бы был сам и очень умен, так и тот, кто по своей воле и разумению хочет пройти монашеский путь, легко погибнет, хотя бы и знал премудрость всего мира». Свт. Феофан Затворник добавляет, что как «новорожденному дитяти нельзя жить без матери, которая печется о нем, лелеет его, напутствует, так и новорожденному в духе и обратившемуся существенно нужны на первый раз пестун и пестунство, руководитель и руководство... Всякому начинающему искать спасения нельзя браться за это дело самому или содевать свое спасение по своему разумению и хотению; но с первого же раза надо отдать себя кому-нибудь под науку в этом».
Свт. Василий Великий и прп. Григорий Синаит видят Божественный первообраз святого старчества в Пресвятой Единосущной Троице. Если Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего (Ин. 5, 19) и Дух... не от Себе бо глаголати имать (Ин. 16, 13) — то кто помыслить может, что... не имеет нужды в чьем-либо тайноводстве?» (св. Григорий Синаит).
Ни звание, ни состояние не имели никакого значения в глазах старца, ему нужна была только душа человека. И он готов был всегда раствориться своей душой в душе того, кто искал его поддержки и помощи. Он умел радоваться с радующимися и плакать с плачущими, скоро решал все недоумения и врачевал душевные недуги. Свт. Игнатий (Брянчанинов), сам старец, писал: «Я призван любоваться душами человеческими» — так дорого ему было это умное созерцание умной природы человека. Душа человека была так дорога старцу, что он, забывая себя, всеми силами старался спасти ее и поставить на истинный путь. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода (Ин. 12, 24). Старец умирает каждый день, полагает душу свою за всех приходящих к нему. Старцы получают особый дар сострадательной, жертвенной любви — чужие горести и падения они делают как бы своими собственными. Они — христианские пророки-утешители. Утешайте, утешайте народ Мой (Ис. 40, 1).
Душа уставшего человека, словно иссохшая земля, жадно впитывала бесконечную любовь старца, живительную влагу мягкой сердечности, тихой ласки, сострадательности, кротости. Страдающая душа словно попадала под золотой дождь утешения. Оптину пустынь посетило множество богомольцев всех сословий званий, начиная от простолюдина и заканчивая членами Императорской Фамилии.
К старцам тянулись и тянулись, как тянутся путники в холодной ночи к источнику света. Старец — Божий светильник, тихий, кроткий, скромный, мудрый, смиренный. Своим тихим ласковым светом, своей необыкновенной теплотой и проникновенным вниманием он согревал всех приходящих к нему. Около тепла его святой души таял лед сердца. Чувствовалась бесконечность заботы старца о всяком, кто обращался за духовной помощью. И все это в сочетании с уже не человеческой, но сверхчеловеческой силой, с духовным зрением и прозорливостью. Каждое слово старца было со властью, касалось сердца и орошало его неземною силою, устремляло к Небесному, соединяло с Богом. Из ласковых глаз старца как будто струились лучи — отражение постоянного внутреннего сияния. Выходил богомолец от старца, летел на крыльях, и мир виделся преобразившимся, радужным, люди словно несли на себе отблески того света, который согрел и осветил душу в маленькой келии старца. Именно такие праведники нужны были людям, усталым, измученным горечью жизни, боящимся какого-либо неосторожного прикосновения к их ранам. И принимал старец страждущих до полного изнеможения, уже слабый телом, но сильный любовью и жалением.
Происхождение старчества
«Идея старчества, — пишет митр. Трифон (Туркестанов), — начинаясь с первой главы книги Бытия, проходит по всему Ветхому Завету, вплоть до явления Спасителя». Это пророки Илия и Елисей, Илий и Самуил, Нафан и Давид и др. Старцем являлся и св. Иоанн Креститель. Народ толпами шел к нему за наставлениями, принимая уроки покаяния, учась верному пути ко спасению.
Сам Господь Иисус Христос избирает сначала двенадцать, а затем семьдесят два ученика. Апостолы и ученики Христовы впоследствии нередко сами себя называли старцами, являя истинный образ отеческого и старческого душепопечения о своих чадах (1 Петр. 5, 1; 2 Ин. 1, 1–7; 3 Ин. 1, 1–4; Флп. 1, 4–12).
Сам Господь Иисус Христос в лице Своем и Своих двенадцати апостолов показал пример духовных отношений. «Общежитие во имя Христово соединяет людей столь великою любовью, что все они становятся единым телом... имея Главой Христа. Во имя этой любви они во всем повинуются своему духовному отцу, исповедуют ему все тайны своего сердца, принимают его слова и заповеди как бы от Самого Бога и отсекают во всем свою волю» (прот. Сергий Четвериков).
Правильное отношение ученика к своему старцу определяется полным сыновним послушанием. Прпп. Каллист и Игнатий Ксанфопулы указывают, что истинному послушнику необходимо соблюдать следующие пять добродетелей:
1) чистую и неленостную веру старцу своему в такой мере, чтобы смотрел на него, как на Самого Христа, и, как Христу, повиновался ему;
2) чтобы истинствовал в деле, и в слове, и в точном исповедании помыслов;
3) не творить воли своей, но всегда отсекать волю свою, и притом самоохотно;
4) не прекословить и не спорить;
5) точно и искренне все исповедовать старцу своему.
«С принятием Русью святого христианства тотчас вошло в ее духовную жизнь и старчество, и глубокое понимание его в святоотеческом духе и смысле, начиная с Киево-Печерского монастыря и кончая... Оптиной пустынью» (архиеп. Евлогий (Смирнов)).
Несомненно, что одними из первых старцев на Руси были прпп. Антоний и Феодосии Киево-Печерские. Великими старцами были прп. Сергий Радонежский и очень многие из его учеников, старцы Русской Фиваиды в северных белозерских и вологодских лесах.
Преподобный Паисий (Величковский). Начало оптинского старчества
С начала XVIII столетия наступает для монашества вековой период гонений. Закончилась эпоха Московской Руси, прошедшая под знаком симфонии, сотрудничества Церкви и государства. Теперь же под влиянием гуманизма появляются новые идеи «естественного права». Целью государства становится достижение здесь, на земле, «всеобщего блага», что по сути своей является прямым антихристианством. Осуществлению этого блага должна подчиниться и Церковь, как и все государство. Власть светская становится самодовлеющей, всеисключающей. Так возникает система абсолютного государственного верховенства над Церковью. Управление Церковью стало не церковным, а государственным. Особенно резкие меры против монастырей. Петр I именует их «гангреной государства», а монахов считает тунеядцами и плутами. Духовная жизнь в государстве все более и более замирает. Государственная власть быстро и отчетливо приобретает светский, нецерковный характер. На поверхностный взгляд могло показаться, что монашество уже окончательно погибает. Всюду преследовалось духовное начало. Духовно одаренные натуры должны были замыкаться внутри себя, уходить в скрытую для мира утреннюю жизнь или уходить в соседние православные страны. И, действительно, государственные реформы, направленные, прежде всего против монашества, приводят к самым печальным последствиям. Внутренняя и внешняя жизнь монастырей того времени представляет из себя самую грустную картину.
Но со второй половины XVIII века среди русского монашества начинается движение к возрождению строго подвижнической жизни. Движение это еще более усилилось, окрепло, благодаря влиянию знаменитого подвижника XVIII века прп. Паисия (Величковского), благодаря деятельности русских архипастырей, прежде всего Московского митр. Платона (Левшина; 11/24 нояб. 1812), С.-Петербургского и Новгородского митр. Гавриила (Петрова-Шапошникова) и отчасти — мистически-религиозной настроенности русского общества начала XIX века.
Оптина пустынь же создавалась полностью на тех началах, которые проводил в своей деятельности прп. Паисий (Величковский; 15/28 нояб. 1794). У прп. Паисия все было обращено на внутреннюю сторону иноческой жизни, самоусовершенствование духа. Он же указывал и на источник иноческого воспитания — чтение святоотеческих творений. Слава о жизни прп. Паисия, о его подвигах, о знании им святоотеческих творений мало-помалу распространялась и начала привлекать к нему учеников. Прп. Паисием было введено старчество и обязательное изучение святоотеческих творений как основания, на котором должна созидаться жизнь всякого инока.
Прп. Паисий сделал такую широкую постановку старчества, какой не имело оно ни в одном монастыре в XVIII веке — ни в русском, ни в афонском. В русских монастырях к первой половине XVIII века старчество было забыто. В это время не существовало старчества также и на Афоне, что видно из жития прп. Паисия, который не нашел себе на Афоне наставника, искусного в Божественных и отеческих писаниях. Но духовное руководство иноками не было забыто в Молдавии: здесь в скитах существовало старчество, здесь прп. Паисий уяснил и необходимость внутреннего духовного подвижничества. Но старчество существовало в отдельных небольших скитах, и нужно было, чтобы явился человек, который бы силою своего слова, силою своей энергии и влияния ввел его в общежительную жизнь монастырей как основной его нерв, упрочил бы его в общежительном строю иноческой жизни. Таким человеком и был прп. Паисий (Величковский). Прежде всего, он позаботился о том, чтобы утвердить старчество в подведомственных ему монастырях. Прп. Паисий сам был старцем, сам принимал к себе на откровение помыслов, его беседы и наставления производили сильное впечатление на учеников. «Сладкоречие же его, — говорит жизнеописатель, — како могу изрещи? Всякий день вси мы готовы были пред ним неотступно стоять, да насладимся светлого его лицезрения и сладких его словес».
Кроме старчества, прп. Паисий обратил большое внимание на чтение и изучение аскетических святоотеческих творений, результатом чего явились его переводные труды. «Якоже дыхание нужно есть к составлению человеческия жизни, — говорит прп. Паисий, — тако нужны сущия монахом отеческия книги к пользе душевной и исправлению и ко истинному, здравому, не прелестному смиренномудрому разуму».
Своею деятельностью прп. Паисий оказал большое влияние на православное монашество. Не преуспев в теории, прп. Паисий был силен практически; он был человеком дела, обладавшим значительной энергией, силой воли, почему и оказал неоспоримое влияние на православное монашество. Прп. Паисий, по справедливому замечанию архим. Леонида (Кавелина), оживил русское монашество, возбудил в нем дух древнего подвижничества: оживил его, во-первых, своими трудами по переводу святоотеческих книг, а во-вторых, тем, что воспитал целый сонм учеников. Он был великим духовным вождем иноков. Слава о старческой деятельности прп. Паисия, о трудах его по переводу святоотеческих творений пронеслась далеко по всей России. Вся его деятельность вызвала глубокое сочувствие в среде всех ревнителей русского монашества.
Митрополит Гавриил (Петров-Шапошников), желая возможно большего распространения его трудов, издал паисиевский перевод «Добротолюбия». Возвращаясь в Россию, ученики прп. Паисия принесли с собой немало его переводов. Списки переводов и исправлений прп. Паисия были распространены по многим русским монастырям. До середины XIX столетия большинство переводов прп. Паисия оставались в рукописях, пока, наконец, не были изданы Оптиной Пустынью. Все эти труды по переводу и исправлению святоотеческих книг имели большое значение для русского монашества, давая ответ на запросы лучших его представителей о правильном руководстве иноческой жизнью. Прп. Паисий воспитал целый ряд учеников, которые, возвратившись в Россию, явились проводниками начал древнего подвижничества, полагающего центр тяжести иноческой жизни в духе, а не во внешних только подвигах (пост, бдение, многочисленные коленопреклонения, выстаивания длительных служб, вериги). Ученики прп. Паисия всегда старались указать на то, что для достижения совершенства в жизни иноческой недостаточно одних только внешних подвигов, трудолюбия, беспрекословного послушания, строгого и точного соблюдения монастырских правил, но еще необходимо очистить самые помыслы, воспитать в себе тот дух любви и смирения, который один сообщает внешним подвигам истинное значение и силу.
Из паисиевых учеников, оказавших глубокое, благотворное действие на будущих оптинских старцев, следует указать прежде всего на схим. Феодора (Перехватова; 7/20 апр. 1822) Свирского, воспитавшего оптинского старца прп. Льва, и на схим. Афанасия (Захарова; 11/24 окт. 1825), бывшего одно время наставником прп. Макария Оптинского.
Следует также сказать, что митр. Гавриил, будучи сам великим аскетом и подвижником, издал не только «Добротолюбие», но и очень заботился о монастырях, поставляя настоятелями коих не ученых, а простых, но опытных в духовной жизни монахов. Митр. Гавриил, как и митр. Платон (Левшин), человек святой жизни, является одной из ключевых, центральных фигур в истории Русской Церкви этого важного периода.
Митр. Платон, в то время Московский и Калужский, тоже сделал чрезвычайно много для монастырей своей епархии. Он сам приезжал в Оптину, а 1/14 февр. 1796 г. митр. Платон предписал строителю Николо-Пешношского монастыря Московской епархии схиархим. Макарию (Брюшкову; 31 мая/13 июня 1811) переменить строителя Оптиной Пустыни и поставить на его место другого, если он найдет нужным; вместе с тем предписано было ему посещать эту пустынь и учреждать к лучшему.
Должно заметить, что о. Макарий принадлежал к паисиевскому течению русского монашества и являл собой образец великого настоятеля, великого подвижника и всюду насаждал новый паисиевский взгляд на иночество. Из его учеников вышло много замечательных настоятелей других монастырей и великих подвижников. Отец Макарий в Оптину послал о. Авраамия (14/27 янв. 1817), впоследствии игумена, и с ним еще 12 человек. Архим. Леонид (Кавелин) пишет об игум. Авраамии, что «его сердечная простота, соединенная с духовной мудростью, вселяла к нему невольное уважение. Он был радушен и приветлив в обращении и, при совершенной нестяжательности, милостив и сострадателен к бедным». При игум. Авраамии из числа братии выходят устроители и настоятели других монастырей, как, например, иером. Мефодий, строитель Малоярославецкого монастыря; преемник его Парфений; Феодосий, настоятель Пертоминского монастыря Архангельской губернии; Макарий, строитель Малоярославецкого монастыря и др. Ведется энергичное строительство обители.
При игум. Данииле в обители совершились два события: устройство скита, вызов в него рославльских пустынножителей; замена устава Пешношской обители уставом Коневской пустыни.