Страницы: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10]
Воспоминания о приездах батюшки родного в Шамордино в 1885, 1888 и 1889 годах
Три раза удостоилась я видеть дорогого батюшку во святой, им основанной женской обители в честь Казанской Божией Матери (в Казанской Горской общине), известной более под именем Шамордина (по названию деревни), до его переселения туда совсем на жительство, где и окончил он дни свои. И батюшка родной часто спрашивал у многих, которых желал принять к себе в обитель: была ли в Шамордине и не прописал ли тебе там кто-нибудь "Ш" на морде? Говорили, конечно, нет. Тогда батюшка, расставив широко пальцы, проводил по лицу рукой и тем как бы решал вопрос о поступлении в Шамордино в число сестер.
Первый раз увидела я батюшку [в обители] в 1885 году, в июне месяце, числа так 17 — 19-го. Я, собственно, пробыла там только один день при нем, к моему великому сожалению. Внутреннее мое состояние после потери детей и [вследствие] разных других обстоятельств было в то время ужасное. Потребность видеть дорогого батюшку стала необходимой, даже и не говорить, а [хотя бы] только видеть его. И вот в таком-то настроении, услыхав, что батюшки нет в Оптиной, решилась я идти к нему пешком в Шамордино, не зная и дороги туда. Часов в пять вечера (так как днем невозможно было идти от сильной жары) вышли мы с Ираидой Мих. Сенчуковой (также батюшкина [духовная] дочь) из Козельска и поплелись по большой дороге, но могли с непривычки дойти только до села Прыски, верстах в шести от города. Там наняли мужика с простой телегой, и со всеми остановками для отдыха и с плохой лошаденкой попали в Шамордино только часов около одиннадцати ночи. Это был мой первый приезд туда.
Мы подъехали прямо к гостинице, и мне как-то сразу сделалось легче на душе. На крыльце нас встретили монашки. Мой первый вопрос был: "Где батюшка? Покажите мне хоть дом, где он остановился". Но мне ответили, что уже поздно. Кое-как при луне я все-таки могла кое-что разглядеть, и общий вид обители сделал на меня приятное впечатление. Гостиница мне также очень понравилась, вероятно еще и потому, что в этот самый день батюшка осматривал ее и конечно заходил и в тот номер, где нам пришлось стоять. Все так чисто, уютно, хорошо нам показалось, а над моею кроватью, к моей радости, оказался портрет батюшки (где он сидит без камилавки в келлии перед столом и что-то пишет). Взглянула на портрет, и мне еще больше захотелось поскорее увидеть батюшку. Всю ночь я не могла уснуть от какой-то радости и волнения, мне непонятных!
На другой день мы пошли к обедне. Церковь мне тоже очень понравилась. Я стояла как раз против самой иконы Царицы Небесной. Лик этой иконы произвел на меня сильное впечатление, которое и до сих пор осталось во мне. Пели очень стройно и хорошо, я много плакала и молилась, особенно во время молебна с акафистом (стояла я сзади монашек на коленях, так что никто мне не мешал). В конце молебна около стеклянных дверей, которые отделяли церковь от других комнат (церковь домовая), увидела я наконец батюшку сидящим и всех по очереди благословляющим. При виде его мне еще больше захотелось плакать и, пробираясь к нему с трудом через толпу монашек, его окружающих, я горько, горько плакала. Батюшка издали заметил меня и как будто стал раздвигать монашек, чтобы дать мне место около себя. Я приползла к нему на коленях и упала головой ему на руку. Батюшка одной рукой взял меня за подбородок, а другой ударил по голове и сказал, словно утешая: "О чем плачешь?". Я ответила: "Сама не знаю, батюшка". И действительно, это были какие-то необыкновенные слезы.
Потом батюшка ушел к себе, а я все время сидела на крыльце около его келлии, что рядом с церковью, и ждала, когда меня пригласят к нему. Даже не хотела идти обедать, хотя меня и звали. Солнце жгло мне голову, но я ничего не замечала. Наконец батюшка прислал мне сказать, с сестрой матушки [игумении] [1], что "если не пообедает и не напьется чаю, совсем ее не приму". Я, конечно, сейчас же исполнила приказание батюшки и обедала с гостями и с о. Анатолием в беседке возле хибарки. Так как матушка игумения была больна, то вместо нее сидела с нами Софья Ивановна Русанова. А чай после обеда пила я уже в доме.
После обеда батюшка ездил осматривать постройку (тогда еще корпусов новых не было, был только церковный дом, старый дом, рухольная, трапезная, гостиница, дом Федора Федоровича и еще какая-то постройка). Когда батюшка вышел из дому, чтобы садиться в пролетку, то, проходя мимо меня, остановился и вдруг сел возле и говорит: "Хочу здесь посидеть". Я, конечно, сейчас же на колени перед ним, но батюшка очень скоро встал и ушел. А когда приехал с постройки, то опять немного погодя вышел на крыльцо в сени, чтобы благословлять всех. Тут одна женщина все протягивала к нему руки и громко просила благословить ее, Веру Смоленскую, как она себя называла. Но батюшка вынул вдруг откуда-то большую просфору, прибил меня ею по голове и сказал: "Нет, я благословлю сперва Веру Козельскую". Потом пошел осматривать трапезную, тут и все двинулись за ним, и я, конечно, не отставала. Мы едва поспевали за батюшкой, так он шел скоро. И когда вошел в трапезную, то хлопотливо так забегал, размахивая ручками, а потом и говорит: "Скорее хлеба, соли, да побольше ковригу". И все это ему поставили на стол, но он уже пошел дальше в рухольную. А я, пока батюшка был там и вообще в том корпусе, все время стояла на коленях на крыльце, и он, проходя мимо меня, бил меня по голове и говорил: "А блохи все стоят!".
Когда шли в трапезную, я, идя сзади батюшки, вспомнила вдруг почему-то слова из Евангелия: "...которые прикасались к одежде Его, исцелялись"[2], и еще из Деяний апостольских, как тень апостолов Петра и Павла исцеляла больных[3]. Тогда я схватила батюшку за ряску, думая: не берет меня, но, может, и так исцелит мою больную душу, — и просила его в уме об этом, и не успела еще дотронуться до его одежды, как вдруг он повернулся молча ко мне лицом, поглядел, и так же скоро опять повернувшись спиной ко мне, побежал дальше. Я даже вздрогнула от неожиданности, настолько меня поразило случившееся.
В этот день соборовали игумению, и я сидела в зале и слушала пение. Мне было очень жаль матушку, хотя я ее совсем не знала, и так хотелось пойти к ней туда, поближе, но некого было просить об этом, да и не до меня им тут всем было! Вечером, часов в девять, наконец принял меня батюшка в проходном коридоре рядом с церковью, лежа на постели о. Иосифа, и первое его слово ко мне было: "Как ты меня нашла здесь?". Я ответила: "Слышала, батюшка, что вы здесь". Потом поговорил со мной, утешил меня конечно и отпустил в Козельск на шамординских лошадях, с доктором Деконским, который приезжал к матушке [игумении] и теперь разыскивал меня. Батюшка сказал так: "А разве ты с ним знакома? Ну, поезжай скорее, а то один уедет". Через день батюшка сам вернулся в Оптину, и после его отъезда дня через два сгорела в Шамордине гостиница: как ни просили батюшку остаться еще погостить там, но он, говорят, страшно заспешил отъездом, должно быть не хотел видеть пожара.
Еще забыла написать про одно обстоятельство, которое почему-то осталось у меня в памяти. Осмотрев все, батюшка, проходя мимо церкви со стороны хибарки, вроде бы хотел зайти в церковь, и все ждали этого, а я уже поспешила стать на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей в церковь, но батюшка остановился, посмотрел на меня, улыбнулся и побежал мимо. А я так и осталась в недоумении на крыльце, батюшка будто этим сказал мне: "Погоди, еще не время!".
Во второй раз увидела я батюшку в Шамордине в 1888 году, где он прожил при мне девять дней с половиной, от 19 июля вторника (св. преп. Макрины) и до 28-го, четверга (апп. Прохора и Никанора). Батюшка сам говорил потом: "Я прожил в Шамордине девять с половиною дней, и так было тепло и хорошо, а сюда приехал — опять холода". Я в это время гостила в Шамордине. Долго мы ожидали батюшку, еще в первых числах июля прошел слух, что он собирается к нам, но мы от радости и верили и не верили и боялись даже говорить об этом, особенно страшились перемены погоды. Главным образом его задерживали оптинские гости: Соломон, министр Тизенгаузен и другие важные особы, которые давно не видели батюшку и приехали с этой целью и гостили в Оптине, так что нас в это время и не пускали туда. Да и на самом деле батюшка был очень занят: летом народу в монастыре вообще бывает больше, особенно простого классу, и батюшка всех принимает без разбору.
Но не забыл и нас батюшка и исполнил свое обещание и давнишнее желание опять побывать в своей [Шамординской] обители. И вот, наконец наступил желанный, радостный, незабвенный для нас день. С утра приехал кто-то из наших из Оптина [монастыря] и объявил, что батюшка сегодня выезжает и будет у нас часам к пяти или шести. Началось волнение, все радуются, бегают, суетятся; погода, как нарочно для батюшки, стоит прекрасная: на небе ни облачка, жарко — одним словом, все ожидает батюшку и радуется. Комната для него уже готова в церковном доме, вся убрана коврами, поставлен маленький иконостасец. Готова комната и для о. Иосифа, которого также ждут. Из батюшкиной комнаты отворена дверь в коридор, ведущий в церковь, и поставлено кресло в коридоре, чтобы батюшке удобно было сидеть во время службы и видеть всю церковь и все слышать.
Церковь убрана цветами, колонны обвиты гирляндами из зелени и зажжена люстра, а нам всем велено собраться около церкви к четырем часам. Около пяти вечера прискакал верховой из Полошкова, посланный туда с утра, и возвестил: "Едет!". Что мы в это время почувствовали — передать за всех это состояние не могу, скажу только про себя, — это была радость несказанная, какая-то благодатная, и радоваться и плакать вместе хотелось! Все уже было готово к встрече, мы в полном порядке выстроились от святых ворот и до самой церкви по обеим сторонам ковровой дорожки, по которой должен был проходить дорогой гость. Впереди всех за воротами при въезде стояла матушка игумения[4] с образом чудотворной иконы Казанской Божией Матери, рядом с ней казначея с хлебом и солью, потом певчие, затем старшие монахини и так далее по порядку, и в конце — приют детский, тут и меня с ними поставили, так как я жила почти что в приюте.
Начали трезвонить, из-за лесочка показалась карета — и вот подъехал родной и вышел с противоположной стороны кареты (где успел переодеться с помощью о. Иосифа) уже в мантии и в крестах, а за ним о. Иосиф; на глазах у батюшки были слезы. Певчие запели: "Днесь благодать Святаго Духа нас собра и вси вземши крест свой глаголем: благословен грядый во имя Господне". Батюшка сделал три поклона перед образом Царицы Небесной, приложился к кресту, взял икону и в сопровождении матушки игумении пошел с иконой к церкви, а певчие запели и пели не переставая. Мы поклонились старцу до земли, почти все плакали, но тихо, и никто не смел к нему подойти, слышно было только одно стройное пение встречного гимна. Батюшка прошел между нами твердой, свободной походкой и с таким выражением лица, которого я никогда не забуду: его лицо было радостное и молящееся одновременно. Никогда я не видала батюшку таким торжественным. Одним словом, все кругом было одно торжество из торжеств, да и как же иначе — живой угодник Божий прибыл в нашу обитель!!! Когда он вошел в церковь, певчие запели "Достойно есть", затем следовала ектения и так далее — как вообще принимают великих посетителей. Батюшка прошел прямо в алтарь, передал икону, сделал несколько поклонов, приложился к престолу и пошел прямо на могилку к покойной матушке Софии. Там помолился, поклонился три раза, перекрестил могилку (и так он поступал каждый раз после обедни, показывая и нам пример делать то же); тут также батюшка прослезился.
Вернувшись с могилки, он приложился к Спасу Нерукотворенному, а потом сел на игуменское место, и мы все стали подходить к нему под благословение, но чинно и по порядку, как никогда, сперва монашки, а потом мирские, которых, надо заметить, наехало очень много: и простых, и привилегированного сословия. Батюшка никого не оставлял, со всеми занимался...[5]
Венок из Шамордино на могилу Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия († 10 октября 1891 г.)
Страницы: [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10]
[1] Первая настоятельница Шамординского монастыря схим. София (Астафьева-Болотова) († 24.01.1888).
[2] Ср. Мк. 6, 56: ...которые прикасались к Нему, исцелялись.
[3] См. Деян. 5, 15: ...выносили больных на улицы... дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них. ...И исцелялись все.
[4] Игумения Евфросиния (Розова), управляла монастырем с 1888 по 14.04.1904 г.
[5] На этом рукопись обрывается.