Воспоминания о владыке Николае
Покойный старец оптинский отец Нектарий говорил отцу Адриану: «Ищи в Киеве православного епископа и по всем вопросам к нему обращайся». И случилось так, что там же, в селе Холмищах, где последнее время жил старец, мы услыхали от двух батюшкиных посетительниц, что в Киеве, действительно, где-то живет епископ на покое...
После кончины старца, в 1928 году, когда мы жили в Киеве, приходит к нам одна знакомая и рассказывает, что в Печерске живет владыка Николай, что он большой молитвенник и прозорливец. Живет он, почти никого не принимая и не совершая богослужений, бывая только в храме Введенского женского монастыря.
Нам страшно захотелось побывать у владыки и мы попросили спросить его об этом, но владыка не благословил, сказав: «Когда нужно будет, я сам приеду к о. Адриану».
Кто же такой был владыка Николай? Он, будучи архимандритом, был начальником скита под Саратовом и был там очень почитаем и любим православным населением. Кажется, в 1922 году состоялась его хиротония и в викарные епископы города Саратова, а вскорости после этого ему предложено было отделом культа выехать в Москву и проживать там, как и еще многим епископам. Бедный владыка должен был оставить свой монастырь и поселиться в Москве. Сначала он жил у своих давнишних духовных детей; потом о нем все больше и больше начали узнавать — он стал приобретать все новых и новых почитателей среди верующего населения Замоскворечья и переезжать от одних к другим; каждый был рад приютить у себя владыку.
Наконец, Святейшему Патриарху Тихону предписано было властями некоторых епископов выселить из Москвы в другие города. Он призвал владыку Николая и назвал три какие-то города, в том числе и Киев, предложив ему выбрать для себя место жительства. Владыка выбрал Киев и переехал туда.
Таким образом, Киев для владыки был как бы новым местом ссылки. Ему нужно было жить очень осторожно, не обращая на себя внимания местных властей.
При владыке жил иеромонах, келейник и две женщины работницы. Они занимали довольно приличную квартиру у одной верующей домовладелицы Печерска.
Мы жили тогда в Киеве (о. Адриан был выслан из Ромен), жили в подвале, вследствие чего у о. Адриана открылся туберкулез легких; его пожалела одна дама, у которой был дом в Китаеве, недалеко от монастыря; она предложила переехать туда, и мы переехали. Вот в этом-то доме и посетил нас владыка Николай. Я помню, как пришел к нам келейник владыки и сказал, что владыка приехал помолиться и осмотреть Китаевскую пустынь и хочет навестить о. Адриана. Мы, конечно, очень обрадовались, вышли встречать. Подъехал извозчик, и владыка, в сопровождении келейника, вошел в дом. Помолившись и благословив нас, он прошел с о. Адрианом переодеться, так как страдал испариной, как и старец Амвросий.
Владыка был маленького роста и горбатенький, но во всем его облике было что-то необыкновенное: какая-то благость, духовность; глаза были большие, вдумчивые и ласковые, но манеры были повелительные: чувствовалось, что он привык начальствовать и распоряжаться.
Я начала хлопотать по хозяйству, желая получше угостить дорого гостя. И тут, помню, произошел такой случай: у меня была хорошая домашняя сдобная булка, но в ней было положено немного свиного жира. Ставить ее на стол, или не ставить, ведь владыка монах? Подумала я, подумала, и все-таки в числе всего поставила. И что же? Владыка все попробовал, а к булке не прикоснулся!
Потом, помню, владыка повел речь о том, что есть матушки такие, что мешают своим батюшкам преуспевать в духовной жизни. Смотря на меня, он спросил: «А ты не такая?» Я ответила, что не знаю, какая я. В общем мне Владыка не понравился; я подумала: «Почему это он сразу стал нападать на меня?» Владыка побыл у нас и возвратился в Киев.
Потом оказалось, что келейник владыки забыл у нас его вещи; мне пришлось их относить и побывать У владыки в Печерске. Помню, я подошла к дому, обнесенному высоким забором. Калитка была заперта на задвижку; меня научили искать маленькую дырочку, в нее просунуть шпильку и, таким образом подняв задвижку, открыть калитку, не звонив, чтобы не обращать ничьего внимания на то, что кто-то идет к владыке.
Быстро пройдя двор, я вошла в помещение, занимаемое владыкой. Первое впечатление у меня было: чистота, уют и какой-то мир и тишина; чувствовалось, что все живут на послушании, что это как бы маленький монастырь.
Сам владыка как бы немного юродствовал; он говорил довольно резко, иногда шутил. Например, меня он привел в полное недоумение, сказав: «Хотите остаться у нас обедать? Если хотите — оставайтесь, а не хотите — уходите». Я не знала, что делать, и с большим смущением осталась.
Прошло несколько месяцев; за это время о. Адриан бывал у владыки, я же не была. Настало Рождество. Мы всей семьей ездили поздравлять владыку с праздниками; помню, что у меня особенного желания ехать не было: я еще относилась к владыке с некоторой критикой.
Потом сама не заметила, как произошло то, что я стала чаще и чаще бывать у владыки, и так расположилась к нему, что ничего уже не могла сама решить, или начать, не спросив его благословения и молитвы.
Что же влекло меня к владыке? Его какое-то особенное обращение. Он мог и пошутить и посмеяться, но он умел выслушать и как бы пережить все трудности тогдашней жизни. Он умел ободрить, укрепить веру в помощь Божию и вымолить эту помощь.
А ведь время тогда было какое трудное, особенно для семьи священника. О. Адриан прихода в Киеве не имел, сослужил о. Михаилу в Борисоглебской церкви на Подоле.
Мы жили больше на случайные присылки прежних прихожан из Ромен. Все время были различные неприятности. Например, получается повестка из милиции: завтра в 8 часов утра явиться о. Адриану чистить снег; надо бежать, хлопотать, доставать медицинскую справку, что о. Адриан болен, лежит в постели, причем справка должна быть не от частного врача, а из Красного Креста.
В 1929 году арест о. Адриана. Как поддерживал меня тогда владыка, как ободрял, как молился. Каким-то чудом о. Адриан был выпущен.
В 1931 году началась у нас история с квартирой. Мы тогда уже жили не в подвале, а занимали две комнаты у знакомой, но дом, в котором мы жили, перешел в жилком; нам нужно было искать квартиру у частного домовладельца, и когда мы ее с таким трудом нашли, у нас ее чуть не отнял один человек, который вошел в нашу квартиру, поставил кровать в одной из комнат и заявил, что квартира его!
Что я тогда пережила: одна с маленькими детьми — постоянно пьяная компания за стеной и крики: «Она где-то прячет своего попа». Я знала, что на днях еще должна приехать из больницы жена этого человека с только что родившимся ребенком. Я сознавала наше безвыходное положение, наше полное бесправие.
Хозяйка наша, конечно, хотела выселить этого вселившегося без ее ведома квартиранта и иметь нас в своем доме. Мы с ней решаем, что Поля (няня моих детей, которая тогда работала на заводе), как имеющая права рабочего человека, может подать в суд. Я бегу к владыке в полном отчаянии, все рассказываю, говорю, что надо брать поверенного; а владыка мне: «Какого поверенного, твой поверенный Николай Чудотворец». Я ухожу от владыки ободренная, с некоторой надеждой. Мы служим молебен святителю Николаю, а на другой день Поля возвращается из суда и говорит, что дело решено в ее пользу и что, если в течении двух недель квартирант не подаст кассацию, он должен освободить квартиру. Через две недели квартира была освобождена.
Разве это не была милость Божия, защитившая нашу бесправную семью молитвами владыки!
Как нужны были в те трудные времена такие люди, как владыка Николай. Они могли своей глубокой верой, молитвой и авторитетным словом поддержать нас, малодушных и колеблющихся в вере, как поддерживал меня всегда владыка.
Приходилось тогда переживать и материальные затруднения. Владыка их как-то понимал, и знал, когда они наступали. Придет к нам, бывало, а после его посещения находишь на столе два рубля; и смотришь на них, как на благословение, чтобы выйти из материальных затруднений.
В 1933 году была объявлена паспортизация. С большими хлопотами архиеп. Сергию удалось добиться, чтобы отдел культов приписал о. Адриана к Борисоглебской церкви, потом к Покровскому монастырю и, наконец, к храму на Аскольдовой могиле: если бы это не удалось, надо было бы уезжать из Киева.
Я же работала сначала вышивальщицей, потом в разных библиотеках и, наконец, заведующей библиотекой Наркомздрава.
Жизнь была нервная: всегдашний страх за о. Адриана; у нас постоянные обыски, проверки подворной книги у хозяйки и расспросы о живущем священнике, волнения за детей, учащихся в школе. На работе всегдашнее нервное напряжение: «Как бы не открылось мое социальное положение, как бы не сократили».
Возвратишься домой — а дома приехавшие богомольцы из Ромен, которые приехали к своему батюшке Адриану, а официально якобы посоветоваться с врачами; опять волнения, да надо и о них подумать и их устроить.
И вот, помню, пришла я к владыке прямо с работы с таким чувством: «Все забыть и успокоиться».
А владыка вдруг: «Ты знаешь, у нас уже посолили огурцы и положили капусту». А у меня мысль: «Ну вот, очень мне это интересно, довольно и домашних повседневных забот». А владыка мне вдруг: «Да, вот ты все хочешь о духовном, а батюшка Николай тебе о житейском; на вот, читай», и дает мне что-то из творений святителя Тихона Задонского, где он пишет, что прежде всего надо каждого человека обласкать, напоить и накормить. И невольно вспомнились мне все наши посетители и приезжие, которые так докучали. Да владыка не раз умел как-то уловить мою мысль.
С большим трудом мне удалось упросить владыку меня исповедовать, и об этом я вспоминаю с большим умилением и благодарностью. Владыка умел сказать каждому то, что было для него на пользу. Помню, у нас дома собралось несколько человек, желающих познакомиться с владыкой. Сидели, пили чай. Случайно пришла одна молодая замужняя особа. Владыка все говорил, говорил, как будто вел общий разговор; а когда он уехал, то оказалось, что все, что он говорил, было для этой особы: она получила ответы на все ее тогда волновавшие вопросы в связи с неладами с мужем и со свекровью.
Помню еще случай с одним диаконом. У этого диакона кроме трудного общецерковного положения было тяжелое семейное положение: жена была против его диаконства. Она была состоятельная женщина, но денег мужу не давала; он очень нуждался и опустился. А у нас в Киеве тогда была одна юродствовавшая Серафима. Ее некоторые признавали за таковую, другие нет, но владыка Николай ее все-таки принимал, когда она у него появлялась. И вот эта Серафима прислала диакона Николу к владыке. Он пришел в грязном старом подряснике и в очень упадочном настроении. Владыка его утешил, но страшно на него напустился, что он пришел к нему в таком виде: «Какой же ты диакон? Ты такой грязный и идешь в храм, к Престолу в таком виде! Надо купить новый подрясник». О. Никола отвечает, что денег нет. А ведь тогда купить материал было очень трудно. А владыка свое: «Купи новый подрясник, и вот тебе 20 копеек». Диакон поверил, сказал: «Благословите», взял 20 коп. и ушел от владыки. Сел на трамвай и поехал по направлению своего храма, где он должен был быть ко всенощной. Но тут как раз окончились работы на заводах, рабочие наполнили трамвай, бедного диакона затолкали: он не мог протиснуться, чтобы выйти там, где ему нужно было, и проехал несколько остановок. Наконец, удалось ему выйти. Он, бедный, пустился бежать, потому что уже опаздывал к службе. Вдруг встречает двух женщин: «Батюшка, батюшка, подожди, у нас к тебе дело». И просят их провести во Флоровский монастырь. Диакон их пожалел, сказав: «Хорошо, идем, но скорее только, а то мне некогда». И вот они буквально бегут, а по дороге женщины рассказывают, что у них горе, умер брат, и они хотят во Флоровском монастыре заказать сорокоуст. Добегают они до церкви, в которой служит диакон, входят в нее и вдруг говорят: «Знаешь, мы уже не пойдем в монастырь, а тут у вас и закажем сорокоуст». Подходят к священнику, отдают деньги ему и просят поминать их покойника. И вот оказалось, что там было столько денег, что сразу же после всенощной диакон, получив свою долю, увидел, что он может сшить себе новый подрясник. И он через две недели пришел к владыке Николаю в новом подряснике.
А сколько я наслышалась о владыке, когда как-то навестила его в Москве, куда он иногда уезжал на некоторое время! У одних родителей сынишка выздоровел по молитвам владыки, в другой семье муж перестал пить и сделался хорошим семьянином. Одна женщина рассказывала, что пришла к владыке и вдруг увидела, что потеряла обручальное кольцо; она страшно расстроилась, а владыка послал ее искать кольцо на улице. Она отправилась с полной верой, что найдет, и нашла.
Сам владыка тоже испытывал всякие жизненные неприятности. Настал момент, когда и ему пришлось быть выселенным из занимаемой квартиры: с большим трудом иеромонаху с келейником удалось найти подвал и привести его в жилое помещение. И опять этот подвал был так устроен, что, придя, чувствовался уют и порядок, а с благословения и по молитвам хозяина люди уходили из него, получив как бы новые силы и духовную поддержку.
В 1934 г. владыка был арестован, а после того, как его выпустили, должен был уехать из Киева.
Перед отъездом владыки у него побывали наши уважаемые всеми батюшки: отец Михаили отец Александр. Оба они из этой своей прощальной беседы с владыкой вынесли очень много и сказали: «Какую мы теряем духовную силу, которая была у нас в Киеве, и Господь отнимает ее от нас». Сам владыка тоже ценил этих наших батюшек; он иногда бывал в храме о. Александра и любил молиться с ним.
Владыка уехал из Киева в город Киржач, городок за Троице-Сергиевой Лаврой, больше чем в ста верстах от Москвы, а это то расстояние, в котором разрешалось жить высланным.
Я бывала у владыки и там несколько раз, пользуясь своим отпуском со службы: для меня эти поездки были поездками как бы в дом отдыха. Каждая такая поездка давала возможность временно забыть все горести, отдохнуть и получить новый приток духовных сил.
Владыка интересовался и расспрашивал всегда подробно о нашей жизни и все переживал с нами.
После закрытия храма Аскольдовой Могилы о. Адриан был снят с учета в отделе культов «за выездом». В дальнейшем бы грозило отнятие паспорта милицией и высылка из Киева в трехдневный срок; с благословения владыки отец Адриан сам уехал в Нежин, где, благодаря тому, что имел паспорт еще на руках, смог прописаться и жить: конечно, в Киев уже он не мог возвращаться, как высланный и выписанный из него.
Где теперь владыка: жив, или скончался— неизвестно. Думаю, что скончался.
В 1936 г. владыка был арестован в Киржаче, сидел в Суздальской тюрьме, а потом неизвестно куда был выслан.
Память о владыке Николае, я думаю, сохранилась во многих сердцах как саратовцев, так и москвичей и киевлян, хотя в Киеве он соприкасался с очень большой группой верующих.